Спасы – праздники Урожая
Восточнославянские праздники урожая и связанная с ними обрядность подверглась на протяжении веков значительным изменениям и во многом утрачена. Однако сохранившиеся материалы показывают глубокое их внутреннее родство с древнейшими праздниками других индоевропейцев. Как пишет тот же Е. А. Шервуд, «1 августа праздновался день Лугнасада (Lugnasad – “собрание в честь Луга”, или, по другой версии, “брак Луга”). По поверью кельтов, Луг в этот день выступал как божество плодородия, раздающее свои богатства. Это праздник осени и сбора урожая. В Галлии в период римского господства его заменили на Собрание галлов (Concilium Galliarum) в Лионе, на котором прославлялся не бог Луг, а император» (Шервуд, 1993).

Жатвенный венок – элемент обряда «дожинки». Чехия, 1981 год (по: Staňkova J. Lidové uměni z Čech, Moravy a Slezska. – Praha, 1987. – s. 8)

Постановка столпа Даждьбогу (современная реконструкция). Московская область, 2004 год
Первые праздники урожая, восточных у славян, в позднее время отмечавшиеся на протяжении всего августа, приходятся на начало переходной поры. Короткое северное лето заканчивается. Август и в средней полосе России уже приносит обычно холодные ночи (а порою и заморозки). 1 августа – день, равноудаленный от Купалы (летнего солнцеворота) и от Осенин (осеннее равноденствие). Начинается краткий период не только интенсивного труда, но и богатой, сытой жизни. Как уже было сказано, этнографические свидетельства заставляют думать, что значительная часть изначальных праведных обычаев «размазалась», распространившись на ближайшие значимые даты календаря. При этом, однако, отчетливо прослеживаются две важных составляющих обрядности «Макового» или «Мокрого» Спаса (и в целом всей группы праздников): – обережные действия, связанные с защитой животных, людей и урожая от порчи, потравы и т. п. Обычно они выражаются в ритуальном купании или обливании водой домашнего скота и участников праздника. Возможно, в подобном обычае стоит видеть и такой смысл: вот, мы уже намокли, а потому хватит нас поливать дождями. Подобное рассуждение, основанное на превентивной магии подобия, вполне укладывается в рамки традиционного мировосприятия; – благодарность богам и природе за уже созревшие плоды (например, зерновые). Заклинание предстоящего еще сбора урожая, чтобы он не погиб и был обилен.

«Борода» – последние колосья, оставленные в поле после окончания жатвы. Подлясье, Польша, 1962 год (по: Friś-Pietraszkowa E., Kunczyńska-Iracka F., Pokropek V. Sztuka ludowa w Polsce. – Warszawa, 1988)
Праздник Луга праздновали не менее недели. Тесные контакты праславян и ранних славян с кельтами (Западная Европа, современная территория Беларуси и Украины (т. н. зарубинецкая культура)) и сравнение ряда обычаев позволяют провести немало параллелей в праздничной обрядности этих народов. Полное отождествление Меркурия и Луга вызывает естественное сомнение. Меркурий выполняет задачи посредника между мирами и проводника душ в царство мертвых, при этом покровительствуя и волшебным искусствам. Одновременно Меркурий – это еще и Трикстер, и если он как-то способствует урожайности (в смысле плодородия Земли), то потому лишь, что вхож в Нижний мир. А вот Луг, будучи «искусным во многих ремеслах» и «искусной рукой», обладает скорее функциями культурного героя и Бога света (Кельты…, 2000). C Меркурием некоего бога галлов сравнивает и Цезарь (но, быть может, речь идет как раз о Тевтате или Цернунне): «Из богов они больше всего почитают Меркурия. Он имеет больше, чем все другие боги, изображений; его считают изобретателем всех искусств, он же признается указывателем дорог и проводником в путешествиях; думают также, что он очень содействует наживе денег и торговым делам. Вслед за ним они почитают Аполлона, Марса, Юпитера и Миневру, об этих божествах они имеют приблизительно такие же представления, как остальные народы» (Цезарь, Записки о Галльской войне).
В греческой мифологии предшественник Меркурия носил имя Гермеса (Эрмия) и его функции как владельца волшебных искусств и ремесел, да и вообще бога магии, дублировал бог Аполлон. Вместе с тем Аполлон выступал преимущественно как Бог Света, культурный герой, а не трикстер (Гаврилов, 2001, с. 18–23; Гаврилов, 2006б). В мифологии восточных славян богом солнечного Света выступает Даждьбог, который в период двоеверия мог получить имя Спаса и чей праздник как раз и приходится на первую половину августа в качестве Медового и Яблочного Спасов. Действительно, если мы возьмем приметы народного календаря с разбегом в две недели, то увидим (даты приведены по новому стилю): 1 августа. Макринин день. Макриды. Смотри осень по Макридам. Макрида мокра – и осень мокра, суха – и осень такая же. Летние работы кончаются, осенние начинаются. «Макрида снаряжает осень, а Анна (7 августа) – зиму». День Макриды считается важным и для будущего года: «Коли на Макрины дождь, на следующий год уродится рожь». 2 августа (в понимании язычника 20 июля – Перунов день, праздник громовержца, покровителя справедливости). Илья Пророк. Ильин день. На Илью до обеда лето, после обеда осень. Примечают: если в Ильин день сухо, то шесть недель будет сухо, если в этот день дождь, идти ему шесть недель. Перестают купаться в реке. С Ильина дня идет поворот на осень, хотя лето со своей жарой еще простоит долго. Заканчивается сенокос, начинается жатва (места заканчивается ее первый этап). 2 августа. Мария Магдалина. «Коли на Марью сильные росы – льны будут серы и косы». «На Марию вынимают цветочные луковицы». Есть у этого дня и еще одно название – Мария Ягодница (в лесах и огородах об эту пору вовсю идет сбор черной и красной смородины, черники). 6 августа. Борис и Глеб летние. «Борис и Глеб – поспел хлеб». 7 августа. Анна-холодница, зимоуказательница. Если утренник холодный, то и зима холодна. Какова погода до обеда, такова зима до декабря, какова погода после обеда – такова зима после декабря. 9 августа. Пантелеймон-целитель. Пантелеймон Зажнивный, пора предосеннего сбора лекарственных трав. Никола Кочанский – вилки в кочан завиваются. 11 августа. Калинник. Крестьяне в северных губерниях говорили: «Пронеси, Господи, Калинника мороком (туманом), а не морозом». Мрачное туманное время неблагоприятно для пчел. Пасечники замечают: «В мороки пчеле ходу нет». 12 августа. День Силы и Силуяна. Лучший срок сева озимых – рожь, посеянная на Силу и Силуяна, родится сильно. «Святой Сила прибавит мужику силы». «На Силу бессильный богатырем живет (от сытной пищи, нового хлеба)». 13 августа. Евдоким. Евдокимово заговенье перед Успенским постом, про который народ говорит: «Успенский пост не голодный». В эту пору всего много: хлеба нового, овощей, плодов, ягод. 14 августа (что, с учетом разницы между григорианским и юлианским стилями календаря, и соответствует 1 августа, ведь Купала – это 22– 24 июня, а вовсе не Иван Купала 5–7 июля!) – Первый Спас. Пришло время проводов нашего короткого северного лета. На Медовый Спас заламывают (подрезают) соты. Отцветают розы, падают хорошие росы. Начинается отлет в теплые края ласточек и стрижей. «На первый Спас и нищий медику попробует» – ибо наделять просивших подаяния в этот день следовало именно медом. «Ласточки отлетают в три Спаса (14, 19 и 29 августа)». «Первый Спас Медовый, второй Яблочный, третий Спожинки». Первый Спас – «Мокрый», «Медовый» или Спас-Маковей, по «странному» созвучию совпадающий в православном церковном календаре с днем памяти тезоименных мучеников. Русское название праздника («Спас») по церковному же преданию восходит якобы к событиям 1164 г., когда воинов князя Андрея Боголюбского благословили иконой Спасителя перед битвой с волжскими булгарами… Но нельзя забывать, что это время было и временем интенсивной насильственной христианизации Руси. Вполне можно допустить подгонку фактов и дат, а также толкование событий в «правильном» смысле. Даждьбог упомянут среди основных богов киевского пантеона княза Владимира (в крещ. Василия): «И нача кн(я)жити Володимеръ в Кыеве единь, и постави кумиръ на холмъ внъ двора теремнаго: Перуна древяна, а глава ему серебряна, а усъ золоть, и Хорса, и Дажеб(о)га, и Стрибога, и Семарьгла, и Мокошь. И жряху имъ, наричюще а богы, и привожаху сыны своа и дщери и жряху бесом, и оскверняху землю требами своими. И осквернися кровьми земля Руская и холмъ той» (Радзивиловский летописец). Самое памятное упоминание его имени связано с эпическим «Словом о полку Игореве…» (1185 г.):
«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь Даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась».
«Въстала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными крылы на синем море у Дону: плещучи, упуди жирня времена». Здесь наследниками Даждьбога выступают некие князья, а власть у восточных славян традиционно отождествляется с красным солнцем.
Ранее же в Ипатьевскую летопись вставлен отрывок из славянского перевода «Хроники» Иоанна Малалы, в котором упоминается тот же Даждьбог, как сын Сварога-Гефеста, сопоставляемый с богом солнца Гелиосом: (В год 6622 (1114)). «…И после потопа и после разделения языков «начал царствовать сначала Местром, из рода Хама, после него Иеремия [т. е. Гермес. – Авт.], затем Феост [т. е. Гефест. – Авт.], которого и Сварогом называли египтяне. В царствование этого Феоста, в Египте упали клещи с неба, и начали люди ковать оружие, а до того палицами и камнями бились. Тот же Феоста закон издал о том, чтобы женщины выходили замуж за одного мужчину и вели воздержный образ жизни, а кто впадет в прелюбодеяние, тех казнить повелел. Потому и прозвали его бог Сварог»… «Прежде же женщины сходились с кем хотели, точно скот. Когда женщина рожала ребенка, она отдавала его тому, кто ей был люб: “Это твое дитя”, и тот устраивал праздник, и брал себе ребенка. Феоста же этот обычай уничтожил и постановил одному мужчине одну жену иметь и жене за одного мужа выходить; если же кто преступит этот закон, да ввергнут его в печь огненную»… «Того ради прозвали его Сварогом, и чтили его египтяне. И после него царствовал сын его, по имени Солнце, которого называют Даждьбогом, 7470 дней, что составляет двадцать лунных лет с половиной. Не умели ведь египтяне иначе считать: одни по луне считали, а другие <… > днями годы считали; число двенадцать месяцев узнали потом, когда начали люди дань давать царям. Солнце царь, сын Сварогов, то есть Даждьбог, был сильным мужем; услышав от кого-то о некоей богатой и знатной египтянке и о некоем человеке, восхотевшем сойтись с нею, искал ее, желая захватить ее (на месте преступления) и не желая отца своего закон нарушить, Сварога. Взяв с собою мужей нескольких своих, зная час, в который она прелюбодействует, ночью в отсутствие мужа застиг ее лежащею с другим мужчиною, которого сама облюбовала. Он схватил ее, подверг пытке и послал водить ее по земле египетской на позор, а того прелюбодея обезглавил. И настало непорочное житье по всей земле Египетской, и все восхваляли его. <…> Но мы не будем продолжать рассказ, но скажем вместе с Давыдом: “Все, что пожелал, сотворил Господь на небе и на земле, в море, во всех безднах, подымая облака от краев земли”» (ПСРЛ, т. II).
Нет сомнений в том, что Даждьбог – это Свет-Сварожич. Для сравнения заметим, что Цицерон в своих сочинениях называет отцом лучезарного Аполлона бога Вулкана, то есть греческого Гефеста. Речь, конечно, идет об Аполлоне Таргелии (прародителе скифов-сколотов), а не об Аполлоне Гиперборейском (Свентовите или Белобоге в западнославян ском миропонимании). В поучениях против язычества находим жалобу, что в народе-де «кумирьскую жертву ядять… верують Стрибога, Даждьбога и Переплута, иже вертячеся ему пiють в розех» (Лет. рус. лит. 99, 108-9). Кроме того, «в украинской народной песне с Волыни Дажьбог высылает соловушку замыкать зиму и отмыкать лето» (там же, с. 208-209). Здесь же обнаруживается и мотив чрезмерного жара – пожар, спаливший деток-птенцов. Возможно, первоначально он связывался с Солнцем-Даждьбогом (ср. в плаче Ярославны: «Светлое и тресветлое солнце!… Чему, господине, простре горячюю свою лучю на лады вои… »). Это тем более не лишено смысла, что, согласно Фасмеру, русское «жгу» восходит к праславянскому *ћego из *gego родственно лит. degù, dègti – «жечь», лтш. degu, degt – «гореть», др.-инд. dáhati – «горит, сжигает», авест. dažaiti, алб. djek «сжигаю», аор. dogja, бретон. devi – «сжигать» и др. Сюда же относят лит. dгgas – «жар, зной, жатва», dãgas «пожар», daga – «жатва», гот. dags – «день». Итак, в первые дни августа бога жатвы проходили чествования щедрого, дающего блага и урожаи Даждьбога! Даждьбог был божеством общесвосточнославянским, в пользу чего свидетельствуют как упомянутые украинские песни, так и севернорусские пословицы и поговорки: «Покучись Дажьбогу, управит понемногу», «Полно тосковать, Дажьбог все минет» (Русская мифология, 2005). В восточнославянской традиции праздника много внимания уделено меду – его сбор ранее начинался сразу после первых праздников урожая или перед ними, так что вполне естественно, что именно мед дал имя этому дню, Медовому Спасу. Еще средневековый арабский автор Ибн-Русте в труде «ал А’лакан-нафиса» писал о славянах рубежа I и II тысячелетий: «Их хмельной напиток из меда…» Мед в сознании славян и их индоевропейских родственников вообще занимает особое место. Если поразмыслить еще и над тем, что мед и молоко, возможно, единственные вещи в мире, изначально предназначенные собственно для употребления в пищу, то такое отношение вполне понятно. Кроме того, мед издревле сопоставляется с творчеством, поэтическим состоянием.

Дожиночный сноп. Ленин градская обл. Лодейнопольский район, д. Шокш озеро (1927) (Энциклопедия «Русский праздник». – СПб., 2001)
В «Языке поэзии» повествуется о чудодейственном напитке, приводящем дух в движение. Он изготовлен из крови мудрейшего во всем Мидгарде человека по имени Квасир. Рожденный из слюны примирившихся асов и ванов, Квасир был подло убит двумя карлами. Когда смешали с его кровью мед, то «получилось медовое питье, да такое, что всякий, кто ни выпьет, станет скальдом или ученым». От этого поэзию часто называют кровью Квасира, а напиток – медом поэзии. Историю эту рассказывает ас Браги, отвечая на вопрос морского колдуна Эгира: «Откуда взялось то искусство, что зовется поэзией?» Согласно «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона, действие происходит на пиру в Асгарде. В «Речах Высокого» сам Один вспоминает о том, как добывал он сей волшебный мед у великана Суттунга, скрывавшего Одрерир внутри скалы. «Младщая Эдда» устами Браги повест вует и об этом подвиге. «Мед Суттунга Один отдал асам и тем людям, которые умеют слагать стихи. Поэтому мы и зовем поэзию “добычей или находкой Одина”, его “питьем” и “даром”, либо “питьем асов”». Этот мед пьют асы затем на пиру у Эгира, где происходит знаменитая «перебранка Локи». Мед – пища богов. И люди, вкушая божественную пищу, в мифе приобретают силы, знания и умения бога. Чего тебе надо? Зачем пытаешь?
Я знаю, Один,
где твой заложен
глаз – у Мимира
в чистом источнике
пьет мудрый Мимир
мед ежеутренне
с Одинова заклада».
Еще мне вещать?
Или хватит?
(«Прорицание вельвы», 28, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)
140. Девять песен узнал я [Один]
от сына Бельторна,
Бестли отца,
меду отведал
великолепного,
что в Одрерир налит.
(«Речи Высокого», пер. А.Корсуна)
В свое время Д. А. Гаврилов предположил, что «во время мистерий Одина, жрец (волхв, эриль, кави…) принимал напиток типа сомы-хаомы-квасира-квасуры, приводящий в движение дух, этим он достигал раскрепощения сознания, которое необходимо для свершения магии» (Гаврилов, 2006а, с. 156–157.). Хмельные напитки пробуждали жизненные силы (Мимир поит своим великолепным медом Одина), раскрепощали сознание[26], а также, видимо, служили и заменой пролитой жертвенной крови. 141. Стал созревать я
и знания множить,
расти, процветая;
слово от слова
слово рождало;
дело от дела
дело рождало.
К напитку относились как к живому и награждали его всевозможными лестными эпитетами: Химинбьерг – Небогорье —
осьмой двор, где Хеймдалль
известно, храмами правит;
в хоромине ухоженной
божий страж веселый
пьет свой добрый мед.
(«Речи Гримнира», 13, Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)
Сигурд принимает от пробужденной им валькирии рог полный меда («напиток памяти») (1–4, «Речи Сигрдривы», Старшая Эдда, пер. В. Тихомирова)

Дожиночный сноп в красном углу белорусской избы. Сноп или несжатую борозду оставляли на поле (иногда говоря «на бородку Велесу/Власу/Николе»), а потом во многих местах переносили в дом, где ставили в красный угол (экспозиция Музея народной архитектуры и быта Республики Беларусь). Фото С. Ермакова (2006)
Мед с незапамятных времен служил составляющей обрядовых треб (ср. рус. «кутья» – каша из цельных зерен на медовой основе) и способствовал установлению добрых отношений с навьим миром в течение всего года. Возможно, это связано с тем, что по поверьям славян, летучие насекомые (бабочки, пчелы) были связаны с миром предков, приходили оттуда весной, уходили в него осенью, а иногда и сами расценивались как воплощения этих душ. Такая роль меда восходит, видимо, к поре индоевропейского единства. Еще Одиссей, согласно Гомеру, получает следующие указания, помогающие ему умилостивить тени сошедших в царство Аида: …Выкопай яму, чтоб в локоть была шириной и длиною,
И на краю ее всем мертвецам соверши возлиянье —
Раньше медовым напитком, потом вином медосладким
И напоследок – водой…
(Одиссея, X, 517–521)
В «Метаморфозах» Апулея (V, 16–19) Психея для сошествия в царство Орка-Дита использует такую требу: «18. Неподалеку отсюда находится Лакедемон, знаменитый город Ахайи; по соседству с ним отыщи Тенар, скрытый среди безлюдных мест. Там расщелина Дита, и через зияющие врата видна дорога непроходимая; лишь только ты ей доверишься и переступишь порог, как прямым путем достигнешь Оркова царства. Но только вступать в этот сумрак должна ты не с пустыми руками: в каждой держи по ячменной лепешке, замешенной на меду с вином, а во рту неси две монеты….
19. Когда, переправившись через реку, ты пройдешь немного дальше, увидишь старых ткачих, занятых тканьем; они попросят, чтобы ты приложила руку к их работе, но это не должно тебя касаться. Ведь все это и многое еще другое будет возникать по коварству Венеры, чтобы ты выпустила из рук хоть одну лепешку. Не думай, что потерять эти ячменные лепешки пустое, ничтожное дело: если одну хотя бы утратишь, снова света белого не увидишь».
Общность мифа о священном хмельном напитке для индоевропейцев отмечена давно. Скандинавский Одрерир стоит «в одном ряду с Хаомой древних иранцев (Авеста), Сомой и Сурой индийцев (Ригведа), амброзией и нектаром греков, и, наконец, живой и мертвой водой славян». М. И. Стеблин-Каменский указывает: «В основе этого мотива лежит распространенный у первобытных народов способ приготовления растительного напитка при помощи забродившей слюны. Квасир – слово того же корня, что и русское “квас”» (Младшая Эдда).
Как отмечал А. Е. Наговицын, мед считался очистительным средством, способным изгнать злых духов, а укус пчелы или муравья может излечить от паралича конечностей. Подобный сюжет широко распространен в фольклоре народов мира, и это понятно: лечебные свойства меда и лечение от онемения конечностей посредством пчелиного и муравьиного яда хорошо известны в народной медицине. Связь с пчелой, способной оживлять, мы находим и в финно-карельском эпосе «Калевала», где герой Лемминкяйнен, убитый врагами из хтонического мира, воскрешается чудесным медом, принесенным пчелой с девятого неба от Верховного Бога Укко по просьбе матери героя (Калевала, 15). Пчела прилетает к Укко: «Полетела в погреб к богу, к всемогущему в чуланы.
Там готовилося средство, там вываривались мази; там в серебряных кувшинах, в золотых котлах богатых посредине мед варился, по бокам помягче мази…» «Эта мазь, какой ждала я; вот таинственное средство; им сам бог великий мажет, утоляет боль создатель».

Дверь дома с изображением апотропейных знаков – меловых крестов после «крестового обряда» (респ. Беларусь, с. Осовая Малоритского р-на Брестской области). Фото О. А. Терновской (Полесский архив Института славяноведения РАН, Москва)
Стоглавый собор (1551 г.) отметил в том числе, что в народе были распространены обряды, связанные с приготовлением кваса, пива, вин: «Квас призывают и вкус услаждают и пьянство величают», подобно «древнему обычаю еллинские прелести, еллинскаго бога Диониса, пьянству учителя». Естественно, следует указать на прямое смысловое и фонетическое сходство имени Браги и русского «брага»: «На том пиру я был, мед да брагу пил, по усам текло, а в рот не попало». Слово «бражники» означает не столько собутыльников, сколько людей, поющих за употреблением пьянящего напитка. И поэзия – мед скальдов, – конечно же, попадает в уши, а не в рот. Пить мед да брагу может также означать «слушать, раскрыв рот, героический рассказ», который в устах побывавшего на пиру или братчине станет затем сказкой (Гаврилов, 1997). И, как бы то ни было, «все, что является поэзией, вырастает в игре: в священной игре поклонения богам, в праздничной игре ухаживания, в боевой игре поединка с похвальбой, оскорблениями и насмешкой, в игре остроумия и находчивости» (Хейзинга, 1997, с. 127–128).
Традиции известен еще и третий Спас, «Ореховый» (конец августа по новому стилю). Возможно, его стоит считать смещенным вследствие Успенского поста или праздником окказиональным, посвященным окончанию уборки урожая, которая происходила в разных местах в разные сроки. Кстати, тройственность праздников урожая присуща и западноевропейской традиции – с тою, правда, существенной разницей, что там третьим праздником урожая считают Самайн, когда заканчивалася уборка зерновых, а скот загоняли в стойла на зимовку. Оправдано ли в данном случае проведение каких-то параллелей – неизвестно.
|