Париж

Парижский собор, как и большинство столичных соборов, был посвящён Благословенной Деве Марии (benoîte Vierge Marie), или Деве-Матери (Vierge-Mère). Во Франции народ нарёк такие церкви — Нотр-Дам (доел.: наша госпожа). В Сицилии они называются ещё более выразительно: родительницы (Matrices). Другими словами, эти храмы посвящены Матери (лат. mater, matris), Матроне в первоначальном смысле этого слова, которое в результате искажения было переиначено в Мадонну (итал. ma donna, моя госпожа), откуда расширительное Notre-Dame (наша госпожа).

Пройдём через входные ворота и начнём исследование фасада с главного портала, который ещё называют центральным портиком или портиком со Страшным судом.

На столбе, разделяющем проём портала, аллегорически представлены средневековые науки. Напротив паперти, на почётном месте — алхимия в виде женщины, челом касающейся облаков. Восседая на троне, она держит в левой руке скипетр — знак верховной власти, в правой — две книги: закрытую (эзотеризм) и открытую (экзотеризм). Коленями она сжимает лестницу с девятью ступеньками (scala philosophorum). Лестница символизирует терпение, которым должны запастись алхимики на время проведения девяти последовательных операций герметического Делания [II]. «Терпение — лествица Философов, — говорит Валуа[48], — а смирение — калитка в их сад, ибо, если кто пребудет без гордыни и зависти, Бог над ним смилуется».

II. Алхимия. Барельеф большого портика собора Нотр-Дам де Пари.

Таков заголовок философской главы mutus Liber — готического храма, фронтиспис сокровенной Библии с тяжёлыми каменными листами, оттиск, печать светского Великого Делания на Великом Делании христианском. У порога храма этой печати самое место.

Таким образом, собор предстаёт перед нами как бы выросшим на фундаменте алхимической науки, исследующей процесс превращения исходной субстанции (substance originelle), стихийной Материи (Matière élémentaire, лат. materea, корень mater, мать). Лишённая своего символического покрова Дева-Мать — не что иное, как олицетворение изначальной субстанции (substance primitive), которая служила Началу (Principe), сотворившему всё сущее. Таков смысл — достаточно, впрочем, прозрачный — необычного текста, произносимого на мессе в день Непорочного Зачатия Девы. Вот этот текст:

«Господь овладел мною в начале своих путей. Я была до того, как Он создал первое существо, я была издревле, до сотворения земли. Бездн ещё не было, когда я была зачата. Источники ещё не забили, горные громады не выросли; я появилась на свет до холмов. Он ещё не сотворил ни земли, ни рек, не укрепил твердь на полюсах. Когда Он замышлял создать небеса, я уже была; когда Он налагал границы безднам и устанавливал незыблемые законы, когда упрочивал над землёй воздух, распределял воду по источникам, окружал море берегами и учреждал единые правила для всех вод, дабы они не переходили положенный рубеж, когда Он закладывал основание земли, я была с Ним и всё упорядочивала».^XXVII

Тут явно идёт речь о самой сущности (essence) вещей. И действительно, в литаниях говорится, что Дева — Чаша (Vase) с заключённым в ней Духом: Vas spirituale. «На столе с одной стороны от магов, — говорит Эттейла[49], — лежала книга или несколько золотых листов (книга Тота), а с другой была чаша с небесно-астральной жидкостью, на одну треть состоявшей из дикого мёда, на одну — из воды земной и на одну — из воды небесной. Таинственная сокровенная сущность хранилась, следовательно, в чаше».

Причём эта необычная Дева, Virgo singularis, как выразительно называет её Церковь, — прославляется под именами, которые довольно ясно выдают её позитивное исхождение (origine positive). Разве не называют её Пальмой Терпения (Palma patientiœ), Лилией между тернами⁽⁴³⁾ (Lilium inter spinas[50]), символическим Мёдом Самсона⁽⁴⁴⁾, Руном Гедеона⁽⁴⁵⁾ мистической Розой, Небесными Вратами, Домом Золота! В тех же текстах Мария упоминается как Седалище Премудрости, другими словами, как Субъект (Sujef) герметической науки, универсального ведения. В символизме планетарных металлов это Луна, принимающая лучи Солнца и хранящая их подспудно в своих недрах. Она распределительница пассивной субстанции, в которую солнечный дух привносит жизнь. Мария, Дева и Мать представляют собой, следовательно, форму; Илия, Солнце, Бог-Отец — животворящий дух. Эти два начала, соединяясь, образуют живую материю, подчинённую законам изменения и развития. Иначе, это Иисус, вочеловечившийся дух, уплотнённый огонь, нисшедший в наш дольний мир:

Кроме того, в Библии сказано, что Мария, мать Иисусова — отрасль от корня Иессеева (était de la tige de Jessé). А между тем еврейское слово Jes означает огонь, Солнце, божество. Быть отраслью от корня Иессеева — значит восходить к солнечному роду, роду огня. Итак, мы только что убедились — материя ведёт своё происхождение от солнечного огня, и само имя Иисуса является нам во всём своём первоначальном небесном величии: огонь, Солнце, Бог.

Наконец, в Ave Regina Дева прямо именуется Корнем (Racine, Salve, radix); это означает, что Она — основа и начало Всего: «Приветствуем тебя, Корень, через который в мире воссиял Свет».

Вот на какие размышления наводит красноречивый барельеф, встречающий посетителя у входа в базилику. Герметическая философия, древнейшая спагирия⁽⁴⁶⁾, приглашает в готическую церковь, алхимический храм в полном смысле этого слова. Собор весь, целиком, — не что иное, как безмолвное, в образах, прославление старинной герметической науки. Образ одного из средневековых алхимиков Нотр-Дам де Пари хранит по сей день.

Если любопытства или развлечения ради вы подниметесь по винтовой лестнице на самый верх здания, медленно пройдите по канавке наподобие оросительной на вершину второй галереи. Добравшись до середины величественного здания, на углу у входа в северную башню вы обнаружите между химерами поразительный каменный рельеф высокого старца. Это и есть алхимик собора Нотр-Дам де Пари [III].

III. Нотр-Дам де Пари. Алхимик.

Во фригийском колпаке, символе посвящения[51], небрежно покрывающем длинные густые локоны, учёный, одетый в лёгкий лабораторный халат, одной рукой опирается на балюстраду, а другой поглаживает окладистую шелковистую бороду. Он не размышляет, он наблюдает. Взгляд неподвижный и на редкость проницательный. Весь вид Философа свидетельствует о крайнем возбуждении. Согнутая спина, подавшееся вперёд тело выдают изумление. Кажется, что каменная рука шевелится. Неужели это обман зрения? Рука словно подрагивает…

Какая великолепная фигура! С тревожным вниманием следил он за изменениями неживого естества и вот теперь изумлённо созерцает чудо, завесу над которым приоткрывает одна только его вера! И какими примитивными кажутся современные статуи наших учёных ваятелей — вылитые в бронзе или высеченные в мраморе — рядом с этим почтенным старцем, таким достоверным в своей простоте!

Подножие колоннады всех трёх портиков в передней части здания целиком отдано нашей науке; примечательные, насыщенные смыслом изображения — настоящий подарок для тех, кто любит разгадывать герметические загадки.

Здесь мы найдём лапидарное выражение Субъекта Мудрецов (sujet des Sages), здесь будем присутствовать при получении тайного растворителя, здесь, наконец, проследим все стадии получения Эликсира — от первого прокаливания до конечной варки.

Однако, дабы придерживаться определённой системы, рассмотрим изображения по порядку от наружной стороны к створкам портика, то есть по пути следования верующего в храм.

На контрфорсах портала, на высоте человеческого роста, с боков расположены два небольших барельефа, заключённых в стрелки свода. На левом столбе алхимик обнаруживает таинственный Источник (Fontaine mystérieuse), описанный Тревизаном в последней «Притче» его книги о «Естественной философии металлов»[52].

Художник долго странствовал, долго блуждал по ложным путям и сомнительным дорогам. И вот наконец радость! Он наткнулся на источник с живой водой (eau vive); ключ, пенясь, бьёт у подножия старого дуплистого дуба (vieux chêne creux)[53]. Алхимик попал в цель. Отбросив в сторону стрелы и лук, из которого он, по примеру Кадма, пронзил насквозь дракона, сей учёный муж глядит, как волнуется прозрачная вода в источнике. О растворяющей способности и летучих свойствах этой воды свидетельствует птица на дереве [IV].

IV. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал с изображением Суда. Таинственный источник у подножия Старого Дуба.

Но что это за сокровенный Источник (Fontaine occulte)? Каково естество этого мощного растворителя, перед которым не устоит ни один металл, в том числе золото, и который вместе с растворённым веществом используется в Великом Делании? Эти столь глубокие тайны обескураживали немало исследователей; все они или почти все расшибли себе лбы об эту неприступную стену, которой Философы обнесли свою крепость.

Мифологическое название источника — Либетра (Libéthra)⁽⁴⁷⁾[54]. Это источник Магнезии, рядом — ещё один, именуемый Скала (la Roche). Оба источника били из большой скалы, видом напоминавшей женскую грудь, так что казалось, будто вода течёт из двух сосков, как молоко. Мы знаем, что древние авторы называли субстанцию Великого Делания нашей Магнезией, а выделяемую из этой магнезии жидкость — Молоком Девы (Lait de la Vierge). Это неспроста. Что же до смешения или сочетания изначальной воды (eau primitive), бьющей из Хаоса Мудрецов, со второй водой иного естества (хотя и схожей по свойствам), это иносказание достаточно ясно и говорит само за себя. В результате такого смешения образуется третья вода, которая совсем не смачивает рук. Философы называли её либо Меркурием (Mercure, Ртутью), либо Серой (Soufre) в зависимости от того, рассматривали они качества воды или физический её аспект.

В трактате об «Азоте»[55], чьё авторство приписывают знаменитому эрфуртскому монаху Василию Валентину⁽⁴⁸⁾, хотя, скорее всего, её написал Сеньор Задит, представлена гравюра на дереве, где коронованная нимфа или сирена плавает в море, а из её набухших грудей брызжут прямо в море две молочные струйки.

У арабских авторов этот Источник носит имя Хольмат (Holmat); они утверждают, что вода из него дала бессмертие пророку Илие (Ηλίος, soleil, солнце), и помещают славный родник в Модхаллам (Modhallam). Корень этого слова означает Тёмное сумрачное море (Mer obscure et ténébreuse), которое равнозначно исходному состоянию смешения (confusion élémentaire), характерного, по мнению Мудрецов, для их Хаоса или первоматерии (matière première).

Упомянутый выше сюжет воспроизведён на картине в небольшой церкви в Бриксене (Тироль). Судя по всему, описанная Миссоном любопытная картина, к которой привлёк внимание Витковски, — религиозная версия всё той же химической темы. «Из бока Иисуса, пронзённого копьём Лонгина, в большой сосуд льётся кровь. Дева сжимает соски, и хлынувшее молоко течёт туда же. Затем жидкость переливается в другой сосуд и теряется в глубине огненной бездны, где души Чистилища — обнажённые по пояс души обоего пола — спешат испить эту драгоценную живительную влагу, приносящую утешение и придающую силы»[56].

На старинной картине внизу надпись на церковной латыни:

Среди описаний «Символических фигур Авраама Еврея» в книге, приписываемой Николаю Фламелю[58], обнаружившему её в своей конторке переписчика, — выберем две относящихся к таинственному Источнику и тому, что с ним связано. Вот оригинальные тексты этих пояснительных подписей:

Скульптурное изображение именно этого персонажа и помещено в соборе Нотр-Дам де Пари. Приготовление растворителя приведено в подписи к следующей фигуре:

Упомянем также рисунок в книге Трисмосена[59], почти полностью совпадающий с третьим рисунком в книге Авраама. Там тоже дуб, опоясанный золотым венцом; у подножия дуба выходит на поверхность сокровенный ручей (ruisseau occulte), текущий дальше по полю. В листве дерева резвятся белые птицы, тут же ворон — он, по-видимому, дремлет; бедно одетый мужчина, забравшись на лестницу, пытается его схватить. На переднем плане этой непритязательной сцены двое софистов, облачённых в изысканные пышные одеяния, обсуждают научную проблему, не обращая внимания ни на дуб за их спинами, ни на источник у их ног…

Скажем также, что, согласно эзогерической традиции, Источник Жизни (Fontaine de Vie), или Источник Юности (Fontaine de Jouvence), воплощается в виде священных Колодцев, бывших во времена Средневековья в большинстве готических церквей. Нередко воду из таких колодцев считали целебной и лечили ею некоторые болезни. В своей поэме об осаде Парижа норманнами Аббон⁽⁴⁹⁾ рассказывает о чудесных свойствах воды из колодца в глубине алтаря знаменитой монастырской церкви Сен-Жермен-де-Пре. Григорий Турский⁽⁵⁰⁾ сообщает, что эффективным средством от различного рода недугов показала себя вода из колодца парижской церкви святого Маркелла; колодец расположен у могильного камня этого достопочтенного епископа. И по сей день в готической базилике Нотр-Дам де Лепин (деп. Марна) существует колодец с целебной водой — колодец Святой Девы. Водой из такого же колодца, что в центре клироса собора Нотр-Дам де Лиму (деп. Од), по слухам, вылечивают вообще все болезни. На колодце следующая надпись:

Скоро у нас будет случай вернуться к этой понтийской воде (eau pontique), награждённой от Философов множеством ярких эпитетов, более или менее внушительных.

Напротив барельефа, изображающего свойства и естество тайного агента (agent secret), на другом контрфорсе можно наблюдать варку философского компоста. Мы видим, как Художник оберегает плоды своего труда. Словно рыцарь в доспехах (ноги закрыты поножами, в руках — щит) он стоит, если судить по зубчатым стенам, на галерее крепости. Словно защищаясь, он замахивается на какую-то неясную тень (может, это луч или сноп пламени?). К сожалению, рельеф повреждён, и трудно понять, что это такое. За воином — небольшое странное сооружение: сводчатое зубчатое основание поддерживается четырьмя столбами, а сверху — разделённый на части купол со сферическим замком свода. Языки пламени под нижним сводом помогают определить, что это за предмет. Своеобразная башня, замок в миниатюре — орудие для Великого Делания, другими словами, Атанор, алхимическая печь с двойным пламенем — потенциальным и виртуальным. Такая печь знакома всем практикующим алхимикам. Представление об атаноре получили и многие другие благодаря большому числу описаний и гравюр с его изображением [V].

V. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал с изображением Суда. Алхимик защищает атанор от внешних воздействий.

Прямо над этой сценой — две другие, служащие, по-видимому, дополнением к ней. Однако эзотерический смысл скрывается здесь за религиозной оболочкой и библейскими сюжетами, и мы воздержимся от суждений на этот счёт, дабы избежать упрёка в произвольном толковании. Великие учёные, мастера древности не боялись давать алхимическое объяснение притчам Священного Писания — настолько их смысл допускает разночтения. Герметическая философия нередко прибегает к аналогиям из Книги Бытия, когда говорит о первой стадии Великого Делания. Многие иносказания Ветхого и Нового заветов приобретают неожиданную рельефность в свете алхимии. Подобные прецеденты могли бы придать нам смелости и послужить извинением, однако мы предпочитаем обращаться к сугубо светским сюжетам, предоставляя всем, кто пожелает, возможность оттачивать свою проницательность на сюжетах религиозных.

Герметические субъекты на подножии колоннады расходятся двумя рядами справа и слева от портика. В нижнем ряду — двенадцать медальонов, в верхнем — двенадцать человеческих фигур на украшенных каннелюрами цоколях овальной или прямоугольной формы; расположены они между колоннами трёхлопастных аркад. Изображения имеют форму дисков и снабжены различными алхимическими эмблемами.

В верхнем ряду на первом барельефе слева — ворон, символ черноты. Женщина, держащая его на коленях, олицетворяет гниение (путрефакцию, Putréfaction) [VI].

VI. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Ворон - Путрефакция.

Позволим себе остановиться ненадолго на иероглифе ворона, так как последний таит в себе важный элемент нашей науки. Ворон обозначает черноту при варке философского ребиса (Rebis philosophal) — первый видимый результат разложения (décomposition), следующего за полным смешением компонентов Яйца (matières de Œuf)⁽⁵¹⁾ Это, по мнению Философов, хорошее предзнаменование грядущего успеха, явный знак того, что компост был приготовлен по всем правилам. Ворон — в какой-то степени каноническая печать Великого Делания, подобно тому как звезда — знак его первичного субъекта (signature du sujet initial).

С надеждой и тревогой ожидает Художник, когда масса почернеет, однако такое случается не только при варке. Чёрная птица появляется несколько раз, и это вносит путаницу в порядок проведения операций.

Согласно Ле Бретону, «Философское Делание включает в себя четыре стадии путрефакции (quatre putréfactions), или разложения: первая — во время первого разделения (première séparation), вторая — при первом соединении (première conjonction), третья — при втором соединении (seconde conjonction), когда вода отягощена солью, и, наконец, четвёртая — при затвердевании серы (fixation du soulphre). Чернота появляется на каждой из этих стадий разложения»[60].

Поэтому нашим старым Мастерам не стоило труда набросить покров на эту тайну, они просто-напросто использовали тот факт, что масса чернеет в результате четырёх различных процессов. Чётко определить и различить, с каким из этих процессов имеешь дело, — крайне сложно.

Вот несколько отрывков, способных просветить исследователя, какой дороги придерживаться в этом запутанном лабиринте.

«При второй операции, — пишет Неизвестный Кавалер, — предусмотрительный мастер фиксирует всеобщую душу мира (âme générate du monde) в обычном золоте и очищает душу земную и неподвижную. В этом случае разложение, обозначающееся Головой Ворона, длится долго. Затем следует третья стадия соединения, когда в массу добавляют философскую материю (matière philosophique), или всеобщую душу мира»[61].

Тут явственно обозначены две последовательные операции: первая из них оканчивается, а вторая начинается после появления чёрного окрашивания, никак не связанного с варкой.

Об этом первичном разложении, которое не следует путать с другими аналогичными процессами, говорит большой ценности анонимный манускрипт XVIII в.[62]:

«Если материя не унижена и не умерщвлена, — утверждает автор манускрипта, — вам не удастся выделить из неё наши элементы и начала. Чтобы помочь вам, укажу, как распознать, что процесс пошёл. Сведения об этом приводят и некоторые Философы. Так, Мориен⁽⁵²⁾ указывает на такие признаки, как появление кислотности (quelque acidité) и запаха погребения (odeur de sépulcre). Филалет отмечает, что на поверхности вкупе с пеной должны образовываться как бы рыбьи глаза (yeux de poisson), то есть небольшие кружкú бутылочного цвета. Это признак того, что вещество бродит и кипит. Брожение длится долго, и нужно запастись немалым терпением, так как оно нуждается в нашем тайном огне, единственном агенте, способном инициировать процесс, а также провести сублимацию и разложение вещества».

Наиболее многочисленны и подробны описания Ворона (или чёрного цвета) варки, так как они включают в себя все характерные особенности других операций.

Вот что по этому поводу говорит Бернард Тревизанский[63]:

«Возьмите на заметку, что, постоянно увлажняясь, наш компост превращается в некую массу наподобие расплавленного вара и делается чёрным, как уголь. В сей момент компост именуется чёрным варом (poix noir), жжёной солью, расплавленным свинцом, неочищенной латунью (laton non net), Магнезией, а также Иоанновым дроздом. При сём зришь чёрный облак (nuée noir), с лепотой возлетающий над срединной частью сосуда. В сосуде между тем пребывает расплавленное наподобие вара вещество, каковое целиком растворяется. Об этом облаке говорит Жак из городка Св. Сатурнен, глаголя: „О благословенный облак, возлетающий над нашим сосудом! Сие есть солнечное затмение, о коем возвещает Раймунд“[64]. И когда масса сия почернеет, то говорят, что она мертва и бесформенна… Тогда выделяется смрадная серебристо-чёрная жидкость из того, что дотоле было сухим, белым, благоуханным, горячим, очищенным от Серы, а ныне вновь нуждается в очистке. Лишённая прежней души, блеска и чудесной светоносности, наша масса стала чёрной и безобразной. Чёрная или почернелая, она есть ключ[65], начало и знак того, что найдены совершенные условия вторичной обработки нашего драгоценного камня. Посему и глаголет Гермес: „Когда зрите черноту, ведайте, что вы на верной стезе и путь ваш прям“».

Батсдорф, предполагаемый автор классического труда (иные приписывают авторство Гастону де Клаву), указывает, что путрефакция имеет место при почернении и это признак того, что работа ведется правильно и в соответствии с Естеством. Он добавляет: «Философы давали той массе различные имена: Запад, Сумерки, Затмение, Проказа, Голова Ворона, Смерть, Умерщвление Меркурия. Судя по всему, именно путрефакцией достигается разделение чистого и нечистого. Признаки истинного разложения — чёрная, очень густая, чернота и отвратительный ядовитый смрад, который Философы именуют toxicum и venenum. Обоняние нечувствительно к этому запаху, воспринимается он лишь рассудком»[66].

Прекратим на этом цитаты, ведь их можно множить до бесконечности без пользы для подвизающихся в нашей науке, и вернёмся к герметическим образам собора Нотр-Дам де Пари.

На втором барельефе мы видим изображение философской ртути: змею, обвивающую золотой жезл. Авраам Еврей, известный также под именем Елеазара, привёл этот символ в своей книге, попавшей в руки Фламелю. Этот символ мы встречаем вообще на протяжении всего Средневековья [VII].

VII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Философская ртуть.

Змея обозначает активное растворяющее естество Ртути (incisive et dissolvante nature du Mercure), ведь Ртуть жадно поглощает металлическую Серу и так крепко её удерживает, что эту связь нельзя разорвать. Это и есть тот самый «заражающий всё своим ядом злобный червь», о котором повествует «Древняя битва конных» («Ancienne Guerre des Chevaliers»)[67]. Рептилия представляет Ртуть в её исходном состоянии (Mercure dans son premier état), а золотой жезл — присоединённую к ней Серу. Растворение Серы или, иначе говоря, её поглощение Ртутью послужило основой для различного рода эмблем. В результате этого процесса образуется однородное вещество, сохраняющее название философского Меркурия и образ кадуцея. Это вещество, или соединение первого порядка (composé du premier ordre), витриольное яйцо⁽⁵³⁾ нуждающееся лишь в длительной варке, чтобы превратиться сначала в красную Серу, затем в Эликсир и, наконец, в Универсальное Лекарство. «Для нашего Делания, — утверждают Философы, — довольно одного Меркурия».

Далее следует женщина с длинными волнистыми волосами, похожими на языки пламени. Женщина олицетворяет процесс Прокаливания (Calcination), она прижимает к себе диск с Саламандрой, «живущей в огне и питающейся им» [VIII]. Эта баснословная ящерица — не что иное, как центральная соль (sel central), огнестойкая и неразлагающаяся, которая сохраняет своё естество даже в золе, оставшейся после прокаливания металлов. Древние прозвали её Семенем металлов (Semence métallique). Под действием огня сгораемые части субстанции разрушаются, остаются лишь части чистые, не подверженные изменению. Однако, несмотря на стойкость последних, их можно экстрагировать выщелачиванием.

VIII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Саламандра - Прокаливание.

Таков спагирический^XXVIII смысл прокаливания — к подобному уподоблению герметические писатели прибегают, чтобы дать общее представление о герметической работе. Наши учителя, однако, обращают внимание на основополагающее различие между обычным прокаливанием, какое проводят в химических лабораториях, и тем, что совершают у себя в лабораториях посвящённые. При этом последнем процессе простым огнём не пользуются и печью не пользуются. Тут нужен сокровенный агент, тайный огонь⁽⁵⁴⁾, больше напоминающий воду, чем пламя, если уж говорить о форме. Этот огонь, или пылающая вода, — по сути искра жизни, помещённая Творцом в инертную материю. Это дух, заключённый в тела, немеркнущий огненный луч, замкнутый в глубины бесформенной субстанции, тёмной и холодной. Тут мы затрагиваем самую большую тайну Великого Делания. Памятуя о том, что более двадцати лет это препятствие было для нас непреодолимо, мы с радостью разрубили бы этот гордиев узел на благо тем, кто стремится овладеть герметическими знаниями, однако нам не позволено выдавать непосвящённым тайну, открытие которой зависит лишь от Отца Светов. К большому нашему сожалению, нам остаётся лишь указать на этот подводный камень и посоветовать, наряду с наиболее выдающимися Философами, внимательно проштудировать также Артефия⁽⁵⁵⁾[68], Понтания[69] и, кроме того, небольшой труд, озаглавленный «Послание о философском огне»[70]. Там вы найдёте ценные сведения о естестве и свойствах водного огня или огненной воды — сведения, которые можно дополнить, обратившись к двум следующим текстам.

Анонимный автор «Наставлений отца Авраама» пишет: «Надо выделить изначальную небесную воду из тела, в которое она заключена. Эта вода, как мы считаем, обозначается семью буквами и обозначает исходное семя всех существ. Она не проявляется в доме Овна (Ariès) как порождающая Сына. Этой воде Философы дали множество имён, она — универсальный растворитель, жизнь и предохранение всего сущего от недугов. Философы уверяют, что в этой воде совершают омовения Солнце и Луна, причём они и сами превращаются в воду, из которой вышли. Поэтому и говорится, что Солнце и Луна умирают, погрузившись в море, но их дух носится над водами. Хотя считается, сын мой, что есть и другие способы превращать вещества в первую материю (première matière), однако ты следуй тому, что я тебе поведал, так как этот путь знаком мне по опыту и именно его передали нам Мудрецы древности».

Лиможон де Сен-Дидье также заявляет, что «…Художник либо сам приготовляет тайный огонь Мудрецов согласно всем правилам Искусства, либо просит об этом людей, сведущих в химии. Этот огонь на самом деле не жарок, он — огненный дух, введённый в субъект, единоестественный с Камнем; после лёгкого нагрева на внешнем огне он прокаливает (calcine) Камень, растворяет его, сублимирует и, как выражается Космополит, превращает в сухую воду».

Вскоре мы раскроем смысл и других образов, связанных либо с получением, либо со свойствами заключёного в воде тайного огня, создающего универсальный растворитель. Сырьё для его приготовления как раз является темой четвёртого эпизода. Некий человек показывает изображение Овна (Bélier) [IX], в деснице у него некий предмет; к сожалению, сегодня уже не определить, что это такое: минерал, фрагмент какой-то символической вещи, посуда или кусок материи. Время и человеческая страсть к разрушению сделали своё дело. Как бы то ни было, Овен сохранился, и его изображение показывает зрителю мужчина, олицетворяющий мужское металлическое начало. Отсюда становятся понятными слова Пернети⁽⁵⁶⁾: «Адепты свидетельствуют, что они извлекают свою сталь (acier) из чрева Овна (Ariès): эту сталь они называют магнитом (aimant)».^XXIX

IX. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Приготовление Универсального Растворителя.

Далее символически изображён процесс Развития (Evolution). Мы видим тройную орифламму, указывающую на тройственность цветов Великого Делания (Couleurs de l'Œuvre), чьё описание даётся во всех классических трудах [X].

X. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Ход процесса - Цвета и режимы Великого Делания.

Порядок изменения трёх этих цветов всегда один и тот же: от чёрного через белый к красному. Но так как естество (nature), по старой пословице, (Natura non facit saltus[71]) не знает резких скачков, между тремя основными цветами располагается множество промежуточных. Так как они преходящи и не столь определённы, Художник не придаёт им особого значения. Они лишь подтверждают непрерывность и поступательность внутренних изменений. Основные цвета сохраняются дольше, чем переходные, — они тесно связаны с химическим строением вещества. Тут не блики, мелькающие чуть ярче или чуть глуше на поверхности жидкости, а цвет самой массы вещества — этот цвет проявляется вовне и вбирает в себя все другие. Этот важный момент, думается, стоило уточнить.

Изменение цвета, сопровождающее в практике Великого Делания различные стадии варки, всегда играло символическую роль; каждой из них приписывали определённый смысл, часто достаточно вольный, подспудно выражающий некоторые вполне конкретные истины. Так, во все времена, по утверждению Порталя[72], существовал тесно связанный с религией цветовой язык (langue de couleurs), запечатлённый в витражах средневековых готических соборов.

Чёрный цвет соответствует Сатурну; в спагирии Сатурн — иероглиф свинца, в астрологии — неблагоприятная планета, в герметике — чёрный дракон или Свинец Философов, в магии — чёрная Курица и т. д. При инициации в египетских храмах к испытуемому подходил жрец и шептал на ухо таинственную фразу: «Помни, что Осирис чёрный бог!» Это символический цвет царства мрака и киммерийских теней^XXX, цвет Сатаны, которому преподносили чёрные розы, цвет изначального Хаоса (Chaos primitif), где рассеяны и смешаны семена всех вещей^XXXI; это и песок геральдической науки, и эмблематический знак элемента земля, а также ночи и смерти (mort).

Свет следует за темнотой подобно тому, как в «Книге Бытия» утро следует за вечером. Знаком света является белый цвет. На этой ступени, утверждают Мудрецы, их материя освобождена от всех примесей, тщательно промыта и очищена. При этом она предстаёт в виде твёрдых гранул или блестящих частиц ослепительной белизны. Поэтому белизну связывают с чистотой, простотой, целомудрием… Белый цвет — цвет посвящённых, так как человек, покидающий сумерки, чтобы идти к свету, переходит из состояния невежества в состояние посвящения, чистоты. Он духовно обновляется. «Термин Белизны, — пишет Пьер Дюжоль, — был выбран на основании очень глубоких философских посылок. Белый цвет в большинстве языков обозначал благородство, искренность, чистоту. Согласно знаменитому Учебному еврейскому и халдейскому словарю Гезениуса⁽⁵⁷⁾, hur, heur значит быть белым; hurim, heurim — благородные, белые, чистые. Небольшое изменение еврейской транскрипции (hur, heur, hurim, heurim) приводит нас к слову heureux (счастливый). Bienheureux (благословенные, блаженные) — те, кто духовно возрождён и очищен кровью Агнца, — всегда изображались в белых одеяниях. Все знают, что bienheureux — также эквивалент, синоним слов посвящённый, благородный, чистый. Посвященные так же, как и люди благородного происхождения, так же, как египетские Маны, одевались в белое. Птах, Обновитель (Régénérateur), тоже был облачён в белое, что указывало на новое рождение Чистых или Белых. Катары — секта, к которой принадлежали флорентийские Белые, были Чистыми (от греческого Καθαρός). На латинском, немецком, английском языках слова Weiss, White означают белый, счастливый, духовный, мудрый. А еврейское schher соответствует переходному чёрному цвету, то есть это профан, ищущий посвящения. Чёрный Осирис, появляющийся в начале похоронного ритуала, говорит Порталь, соответствует состоянию души, переходящей от ночи к дню, от смерти к жизни».

Красный цвет, символ огня, указывает на восхождение, господство духа над материей, верховную власть, могущество и апостолат (apostolat). Полученный в виде летучих плавких красных кристаллов или красного порошка Философский Камень приобретает проникающую способность и свойство исцелять прокажённых (guérir les lépreux), то есть превращать в золото обычные (vulgaires) металлы, обладающие из-за своей окисляемости низшим, несовершенным естеством; иначе говоря, «больные и немощные».

Парацельс в «Книге Образов» также говорит о чередовании цветов во время Великого Делания: «Существуют определённые цвета стихий — так, голубой соотносится прежде всего с землёй, зелёный — с водой, жёлтый — с воздухом, красный — с огнём; белый и чёрный непосредственно связаны со спагирическим искусством. Вообще же с ним связаны четыре изначальных (primitive) цвета, а именно: чёрный, белый, жёлтый и красный. При этом чёрный цвет — корень и источник трёх других, так как чёрная материя (matière noire) может реверберировать, сколько потребуется, а за ней в определённом порядке появляются остальные цвета. Белый цвет следует за чёрным, жёлтый — за белым, красный — за жёлтым. Между тем всякое вещество, при отражении принимающее четвёртый цвет, есть тинктура^c всех вещей данного вида или данного естества».

Чтобы дать некоторое представление о расширительном толковании цветовой символики — и в частности, символики трёх основных цветов Великого Делания, — заметим, что Дева (Vierge) всегда облачается в синее (ниже мы покажем, что синее соответствует чёрному), Бог-Отец — в белое, Христос — в красное. Но таковы и цвета национального французского флага, который, к слову сказать, разработан масоном Луи Давидом. Тёмно-синий или чёрный цвет на флаге представляет буржуазию, белый — народ (простолюдинов, pierrots, или крестьян), красный — бальи, или королевскую власть. Зиккураты в Халдее (обычно трёхэтажные башни), к которым, собственно, можно причислить и знаменитую Вавилонскую башню, окрашивали в три цвета: чёрный, белый и пурпурно-красный.

До сих пор мы касались теории цвета, как её до нас излагали Мастера, в этом мы строго следовали философской доктрине в её традиционном изложении. Теперь, вероятно, самое время, дабы принести пользу Сынам Ведения (Fils de Science), перейти от умозрительной к практической точке зрения и раскрыть таким образом разницу между подобием и действительностью.

Мало кто из Философов отваживался ступить на эту скользкую почву. Эттейла[73], приведя имевшуюся в его распоряжении герметическую картину[74], сохранил для нас некоторые подписи, и среди них мы не без некоторого удивления обнаруживаем следующий совет, явно заслуживающий того, чтобы к нему прислушались: Не полагайтесь чересчур на цвет. Что сие значит? Выходит, старые авторы сознательно вводили своих читателей в заблуждение? И чем тогда, если не цветом, должны руководствоваться ученики Гермеса, чтобы не сбиться с правильного пути?

Ищите, братья, и не отчаивайтесь, так как здесь, как и в других запутанных случаях, требуются немалые усилия. Вы ведь не раз слышали, что Философы говорят недвусмысленным языком, лишь когда не хотят допустить к «Круглому столу» непосвящённых. А ведь описания режимов, где показателем служит изменение цвета, вполне ясные. Отсюда можно заключить, что эти столь ясные сведения ложны и химеричны. Книги, что вы читаете, запечатаны, подобно Апокалипсису, кабалистическими печатями, и срывать их следует по одной. Задача и впрямь тяжёлая, но кто не рискует, тот не выигрывает.

Надо уяснить себе, не как различаются цвета, а как различаются режимы. Да и что такое режим! Это просто-напросто способ обеспечить выживание (faire végéter), поддержать и умножить жизнь вашего камня, которую он обрёл от рождения. Это, так сказать, modus operandi[75], вовсе не обязательно выражающийся в последовательности различных цветов. «Тот, кто знает Режим, снищет уважение владык земли и сильных мира сего», — пишет Филалет. И добавляет: «Мы ничего не скрываем от вас, кроме Режима». Поэтому, чтобы не навлечь на себя проклятие Философов за разглашение тайны, которую они оставили под спудом, мы ограничимся предупреждением, что Режим камня (Régime de la pierre), другими словами, его варки, содержит в себе множество иных (en contient plusieurs autres) и предполагает неоднократное повторение одних и тех же операций. Поразмышляйте над этим, прибегните к аналогиям и, самое главное, не пренебрегайте естественной простотой. Помните, что вам самим нужно каждый день принимать пищу и поддерживать тем самым свою жизненную силу (entretenir votre vitalité) и, кроме того, отдыхать — ведь отдых благоприятствует как перевариванию и усвоению пищи, так и обновлению отработанных клеток. И ещё вам приходится часто удалять из организма самые различные вещества, отходы, непереваренные остатки.

Для умножения своей силы нуждается в пище и ваш камень, причём питание должно быть постепенным и разнообразным. Сначала давайте молоко; мясной пище, более основательной, черёд придёт потом. И не забывайте после переваривания пищи удалять отходы, иначе камень будет отравлен. Следуйте естеству и как можно точнее выполняйте его предписания. И тогда вы в совершенстве овладеете методикой и поймёте, как проводить варку. Тогда вам станет ясно, что имел в виду, обращаясь к нерадивым алхимикам, рабам буквы, Толлий[76]: «Отойдите от меня, вы, прилежно высматривающие цвета у себя в колбе. Вы опостылели мне со своим чёрным вороном. Вы словно тот безумец, имевший много лет назад обыкновение в театре в полном одиночестве хлопать в ладоши, воображая, будто видит новый спектакль. Вы уподобляетесь ему, когда, роняя слёзы радости, воображаете, будто видите у себя в колбах вашу белую голубку, вашего жёлтого орла или вашего красного фазана. Отойдите, говорю вам, от меня, вы, ищущие Философский Камень в твёрдой вещи (chose fixe), так как он не проникнет уже в металлические тела, превращающие тело человеческое в наипрочнейшую стену…

Вот что я хотел поведать вам про цвета, чтобы впредь вы не тратили попусту время. К сему я присовокуплю несколько слов про запах.

Земля черна, вода бела, воздух чем ближе к Солнцу, тем желтее, эфир — красный. Смерть тоже, как говорят, черна, жизнь же полна света. А чем чище свет, тем ближе он подходит к ангелическому естеству, ведь ангелы — чистые духи огня. А теперь о запахе. Трупный запах отвратителен и неприятен для обоняния. Но смрад, по словам Философов, указывает на фиксацию, приятный же запах — следствие летучести, ибо она приближает к жизни и теплу».

Вернёмся к цоколю собора Нотр-Дам де Пари. На шестом месте — Философия с диском, на котором обозначен крест. В этом видится знак четырёх элементов и выражение двух металлических начал, солнца и луны — или серы и меркурия, родителей Камня, по утверждению Гермеса [XI].

XI. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Четыре стихии и два естества.

Изображения на правой стороне разобрать труднее, они почернели и растрескались — прежде всего из-за того, что портик тут обращён на запад и западные ветры за семь веков сильно их повредили, а некоторые вообще превратили в рыхлые неясные силуэты.

На седьмом барельефе этого ряда — первом справа — продольный разрез атанора с внутренним устройством для поддержки философского яйца; в правой руке у изображённого человека — камень [XII].

XII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Атанор и камень.

В следующем круге — грифон. Мифологическое диво (monstre) — лев с головой и грудью орла — подводит исследователя к понятию противоположностей, которые с необходимостью соединяются в философской материи [XIII]. Здесь мы видим знак, иероглиф первого соединения (première conjunction) — оно осуществляется постепенно, по мере выполнения трудоёмкой и утомительной работы, состоящей из нескольких стадий, названных Философами орлами. Последовательный ряд операций, приводящий к внутреннему связыванию Серы и Ртути, именуется также возгонкой (Sublimation). В результате повторения Орлов или философских возгонок Ртуть (mercure) избавляется от своих грубых земных частей, от избыточной влаги и захватывает часть твёрдого тела (corps fixe), каковое она растворяет, впитывает в себя и ассимилирует. Отправить в полёт орла, как выражаются герметики, — значит выпустить свет из могилы, вывести его на поверхность, что присуще любой истинной возгонке. Об этом повествует притча о Тесее и Ариадне. В ней Тесей — Θεσ-είος, упорядоченный, проявленный свет (lumière organisée, manifestée) — отделяется от Ариадны, araignée (паучихи), находящейся в центре своей паутины, пустой породы (caillou), кокона (coque), оболочки (cocon), каковую сбрасывает с себя бабочка (Психея). «Знайте, брат мой, — пишет Филалет[77], — что точное приготовление Летящих Орлов (Aigles volantes) есть первая ступень совершенств и взойти на неё способен лишь предприимчивый и сведущий ум… Нам для этого пришлось немало попотеть, потрудиться, провести немало бессонных ночей. А вы к тому же новички — нет сомнения, что без больших усилий вам в этой операции не преуспеть.

XIII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Связывание серы и ртути.

Поймите, брат мой, что имеют в виду Мудрецы, когда заявляют, что орлы должны пожрать льва; и чем меньше орлов, тем суровее битва и тем труднее одержать верх. Для достижения совершенства в Великом Делании нужно не менее семи орлов, а в ряде случаев их число доходит до девяти. Нашу Философскую ртуть называют ещё птицей Гермеса, гусём (Oie) или лебедем (Cygne), а порой и фазаном».^XXXII

Как раз об этих сублимациях говорит Каллимах, когда в своём «Гимне к острову Делосу» упоминает о лебедях:

О том же самом шла речь в книге Иисуса Навина, когда воины народа израильского обходили семь раз вокруг Иерихона, чьи стены после седьмого круга обрушились (Нав., 6:16).

Чтобы отметить жестокость схватки, предшествующей слиянию, Мудрецы символически представили два естества (deux natures) в виде орла и льва — животных равной силы, но разного сложения (complexion contraire). Лев олицетворяет силу земную, твёрдую (fixe), орёл — силу воздушную, летучую (volatile). Встретившись, противники вступают в единоборство, они наседают друг на друга, разрывают друг друга на части, да так, что орёл лишается крыльев, а лев — головы. В результате они сливаются в одно тело, среднее по свойствам и субстанциально однородное, — в активированную Ртуть (Mercure animé).

Давным-давно, только приступая к изучению высокой Науки, мы оказались свидетелями таинственного события — постройки прекрасного здания, чьё убранство соответствовало нашим герметическим занятиям, и это не могло не поразить нашего воображения. Над входной дверью мальчик и девочка, обнявшись, приподнимали закрывавшую их завесу. Они как бы вырастали из груды цветов, листьев, плодов. На барельефе сверху в углу — символическое единоборство орла и льва: о нём мы говорили выше. Сразу бросалось в глаза, что архитектор с трудом нашёл место для громоздкой эмблемы, но таково было настоятельное требование…[78]

Девятый барельеф позволяет проникнуть ещё глубже в тайну получения Универсального Растворителя. Аллегорическая картина представляет женщину, указывающую на материалы для изготовления герметического сосуда. В её поднятой руке — деревянная доска, отдалённо напоминающая бочарную; о том, из какого она дерева, свидетельствует ветка дуба на диске. Тут же на контрфорсе портика — таинственный источник. Жест женщины выдаёт духовную природу этой субстанции, естественного огня (feu de nature), без какового ничто в нашем дольнем мире не способно произрастать [XIV]. Изощрённый, сведущий в своём деле Мастер должен улавливать этот растёкшийся по поверхности дух по мере его материализации. Добавим, что Мастеру необходимо некое особое восприемлющее тело — земля, способная принять в себя это начало (principe) и перевести его в «вещественную» форму. «Корень вещей обитает в воздухе, — говорили Мудрецы, — а головы — в земле». Это и есть тот самый заключённый в чрево овна магнит, каковым со всею ловкостью и сноровкой надо завладеть в момент его появления на свет.

XIV. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Материалы, необходимые для получения растворителя.

«Вода, коей мы пользуемся, — пишет анонимный автор „Ключа от герметической лаборатории“, — совмещает в себе все добродетели неба и земли; поэтому она есть Общий Растворитель Всяческого Естества (Dissolvant général de toute la Nature). Именно она открывает двери в нашу герметическую лабораторию, двери в царские покои. В этой воде заключены наши Царь и Царица, и она же, вода, служит им для омовения (bain)». Это Фонтан Тревизана, где царь совлекает с себя пурпурную мантию и облачается в чёрное. Правда, такую воду трудно получить. Космополит представляет это в виде загадки, говоря, что на острове вода — редкость… И особо отмечает: по свойствам эта вода отличается от дождевой, хотя на вид точно такая же. В другом месте он описывает её под именем стали (acier) и магнита (aimanf). Она поистине магнит, вбирающий в себя все влияния неба, Солнца, Луны и звёзд, дабы передать их земле. Космополит говорит, что эта сталь обитает в Овне (Ariès); Солнце, проходя через Овна, знаменует начало Весны. Довольно точное представление о всём процессе даёт в «Фигурах иероглифических Авраама Еврея» Фламель. Он описывает старый дуплистый дуб (chesne creux)[79], у подножья которого бьёт источник, водой из этого источника садовник поливает растения и цветы на клумбе. Старый полый дуб означает дубовую бочку, в ней воду выдерживают, так что она становится много лучше для полива цветов, чем до того. Тут самое время остановиться на одном предмете — Философы предпочитали не распространяться о нём — а именно, на особом сосуде, без которого элементы не подвергнуть путрефакции и очистке, подобно тому как без бродильной бочки не приготовить вина. Сосуд, как и бочка, должен быть из старого дуба, выпуклым и иметь форму полушара с очень толстыми стенками; если же стенки не толстые, его следует поместить в другую ёмкость. Почти все Философы единодушно утверждали, что для этой операции такой сосуд совершенно необходим. Описывая его, Филалет обращается к легенде о змее Пифоне, которого Кадм пригвоздил к дубу⁽⁶⁰⁾. В «Двенадцати ключах к Философии»[80] на рисунке показана та же самая операция; из сосуда валит густой дым, свидетельствующий о брожении и вскипании жидкости; дым доходит до окна, в котором видно небо с солнцем и луной, обозначающими происхождение этой воды и присущие ей свойства. Это меркуриальный уксус, спускающийся с небес на землю и поднимающийся с земли на небо.

Мы привели здесь этот текст, так как он может оказаться полезным, при условии, однако, если читать его с должным благоразумием и толковать со знанием дела. Тут уместно ещё раз повторить столь ценимое Адептами изречение: дух животворит, буква убивает.

Теперь переходим к очень сложному символу — льву. Сложному, потому что сейчас, когда с камня сошла краска, нельзя довольствоваться одним-единственным объяснением. Мудрецы давали льву различные определения в зависимости от того, шла ли речь о физическом состоянии веществ, с которыми они работали, или о каком-нибудь конкретном, наиболее характерном их свойстве. Мы уже видели, что на эмблеме с грифоном (восьмое изображение) лев, царь земных зверей, олицетворял основную, твёрдую (fixe) часть вещества. При контакте с противостоящей ей летучестью эта твёрдость исчезала — вещество лишалось своего лучшего формообразующего компонента; говоря символическим языком, лев лишался головы. Мы поставили перед собой задачу рассмотреть самого льва, а между тем нам неизвестно, каков был его первоначальный цвет. Вообще говоря, Лев — знак золота как алхимического, так и естественного; то есть он выражает физико-химические свойства этого металла. Однако в алхимических текстах так же называют материю, которая в процессе получения растворителя вбирает в себя Универсальный Дух или тайный огонь. В обоих случаях речь идёт о выражении силы, постоянства, совершенства. Тому, кстати, порукой воин с поднятым мечом — рыцарь в кольчуге (convert du haubert), как бы представляющий царя алхимического бестиария [XV].

XV. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Твёрдое тело.

Первый магнетический агент, служащий для получения Растворителя (Алкагеста), называется Зелёным Львом, но не столько из-за зелёной окраски, сколько из-за того, что он не обрёл свойства минерала, которые, с химической точки зрения, отличают зрелое состояние вещества от незрелого. Это зелёный и кислый (acerbe) плод в сравнении с красным и спелым. К этому молодому металлу Эволюция (Evolution) ещё не приложила свою руку, однако он содержит скрытый зародыш с вполне реальной энергией, которая должна проявиться впоследствии. По отношению к серебру и золоту это мышьяк и свинец, но теперешнее несовершенство обернётся совершенством в будущем. Путь таков: остаток (rudiment) нашего зародыша, зародыш нашего камня, камень нашего Эликсира. Некоторые из Адептов — и среди них Василий Валентин — называли этот незрелый плод зелёным витриолом, обозначая его горячее, огненное и солевое естество, другие — Изумрудом (Emeraude) Философов, Майской Росой (Rosée de mai), Травой Сатурна, Растительным Камнем и т. д. «Чтобы ввести в заблуждение безумцев, мы даём нашей воде имена листьев, деревьев — всего, что принимает зелёный цвет», — пишет Мастер Арнольд из Виллановы⁽⁶¹⁾.

Красный же Лев, согласно Философам, это та же самая субстанция, то есть Зелёный Лев, определённым образом доведённая до особого состояния, характерного для герметического золота. Поэтому Василий Валентин и даёт следующий совет: «Раствори и напитай истинного льва кровью зелёного льва, так как твёрдая кровь красного льва образуется из летучей крови зелёного, а значит, кровь того и другого — единого естества»[81].

Так какой же лев изображён на барельефе? Признаемся, что мы не в состоянии разрешить этот вопрос. Символический лев явно был покрашен или покрыт позолотой. Чуть-чуть киновари, малахита или металла сразу бы вывело нас из затруднения. Однако ничего не осталось, кроме источенного сероватого выветрившегося известняка. Каменный лев по-прежнему хранит свою тайну!

Процесс экстракции красной несгораемой Серы олицетворяет чудовище: полупетух-полулис. Такой же образ использовал Василий Валентин в третьем из своих «Двенадцати ключей». «Береги же сию багряницу вместе со звёздной солью, порождаемой небесной серой. Сделай так, чтобы никакая опасность не угрожала ей, и пусть она птицею полетит, пока птицу не поймают. А когда её поймают, петух пожрёт лису, сперва в воде удушив, а потом, воскреснув в огне, снова будет лисою пожран, и всё это ради восстановления подобного чрез подобное»[82][XVI].

XVI. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Единство твёрдого и летучего.

За лисом-петухом следует Телец [XVII].

XVII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Философская сера.

Как знак зодиака он соответствует второму месяцу подготовительной операции в первом цикле Делания и первому режиму стихийного огня во втором цикле. Так как телец и бык посвящены Солнцу (подобно тому, как корова посвящена Луне), то с практической точки зрения телец представляет Серу, мужское начало, ведь Солнце, по образному выражению Гермеса, — Отец камня. Следовательно, телец и корова, солнце и луна, сера и меркурий — одинаковые по смыслу иероглифы, обозначающие противоположные по естеству первосущности до их соединения — Искусство извлекает их из несовершенных смесей.

Из двенадцати медальонов на цоколе в нижнем ряду наше внимание привлекут десять — два медальона так изуродованы, что не поддаются расшифровке. Так что, к сожалению, обезображенные остатки пятого (левая сторона) и одиннадцатого (правая сторона) медальонов придётся не рассматривать.

На первом барельефе рядом с контрфорсом, отделяющим центральный портик от северного, выбитый из седла рыцарь цепляется за гриву вздыбившегося коня [XVIII]. Налицо аллегорическое воспроизведение процесса экстракции основных чистых твёрдых частиц летучими (эфирными) соединениями во время философского Растворения (Dissolution). Это, собственно, ректификация полученного духа (esprit) и повторная перегонка (cohobation) спирта (то есть духа) над твёрдым веществом. Скакун, символ быстроты и лёгкости, обозначает духовную субстанцию, всадник — тяжеловесность грубого металлического тела (corps). При перегонке конь каждый раз сбрасывает своего седока, летучее вещество высвобождается. Однако наездник тут же вступает в свои права, и это продолжается до тех пор, пока выбившееся из сил, побеждённое и укрощённое животное не соглашается нести на себе столь упрямый груз, будучи не в силах от него избавиться^XXXIII. Поглощение твёрдого (fixe) летучим (volatile) осуществляется медленно и с трудом. Добиться этого можно лишь при большом терпении и настойчивости, неоднократно обрабатывая землю водой, тело (corps) духом. Только таким способом — долгим и утомительным — удаётся с помощью духа Зелёного Льва извлечь сокровенную соль Красного Льва. Скакун собора Нотр-Дам де Пари — по сути, легендарный крылатый Пегас (корень πηγή, источник). Он сбрасывает на землю своих седоков, как Пегас — Персея или Беллерофонта. Это он переносит Персея по воздуху к Гесперидам и ударом копыта выбивает на горе Геликон источник Иппокрены, который, как говорят, обнаружил Кадм.

XVIII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Повторная перегонка (La Cohobation).

На втором медальоне Посвятитель держит в одной руке зеркало (miroir), в другой — рог Амалфеи^XXXIV; рядом — Древо Жизни [XIX]. Зеркало символизирует начало работы, Древо Жизни — её окончание, рог изобилия — результат.

XIX. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Начало и конец процесса получения Камня.

Первоматерия, которую Мастер выбирает, приступая к Деланию, алхимически именуется Зерцалом Искусства (Miroir de l’Art). «Обычно Философы называют её зерцалом Искусства, — пишет Морас де Респур, — потому что главным образом через неё стало известно содержание металлов в рудных жилах земли. Итак, лишь следуя указаниям естества, можно чему-нибудь научиться»[83]. На это же обращает внимание Космополит, когда, упоминая о Сульфуре (Сере), пишет: «В его царстве есть зерцало (miroir), в коем прозревается весь мир. Кто заглянет в сие зерцало, увидит и узнает три части всеобщего Ведения и потому станет весьма сведущим в этих трёх царствах наподобие Аристотеля, Авиценны и некоторых других, прозревших вслед за своими предшественниками в сём зерцале, как этот мир был создан»[84]. Также и Василий Валентин пишет в своём «Testamentum»: «Субстанцию витриола сочтём Зерцалом философской Науки…В этом зерцале во всём своём блеске появляются наш Меркурий, наше Солнце и наша Луна, и в нём можно показать и доказать неверному Фоме его слепоту и крайнее невежество». Пернети в своём «Мифо-герметическом словаре» этот термин не употребляет: он его то ли не знает, то ли сознательно опускает. Этот всеобщий (vulgaire), пренебрегаемый всеми субъект становится впоследствии Древом Жизни, Эликсиром или Философским Камнем, шедевром, созданным совместными усилиями естества и человеческого искусства, алхимической драгоценностью. Будучи плодом совершенного синтеза металлов, он одаряет счастливого обладателя такого сокровища тройным достоянием — ведением, богатством, здравием. Это рог изобилия, неиссякаемый источник материальных радостей нашего земного мира. Напомним, наконец, что для всех греческих поэтов и мифологов зерцало — атрибут Истины, Благоразумия и Знания.

На следующем барельефе — иносказание естественных весов: алхимик срывает с них покрывало [XX].

XX. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Определение веса.

Философы избегали распространяться о тайне силы тяжести. Василий Валентин упоминает лишь вскользь, что следует «передать белого лебедя двойному огненному человеку». Это соответствует Sigillum Sapientum у Гугина из Бармы, где Мастер держит весы и одна чашка, судя по всему, вдвое тяжелее другой. Космополит в своём «Трактате о Соли» выражается ещё более туманно: «Вес воды должен быть множественным, а вес слоёв белой или красной земли — единичным». Автор «Афоризмов Василия» или «Герметических Канонов Духа и Души»[85] пишет в каноне XVI: «Мы начинаем наше герметическое Делание с совокупления трёх начал, взятых в определённой пропорции; вес тела (corps) должен быть почти вполовину меньше веса духа и души». Правда, Раймунд Луллий и Филалет касались этого вопроса, но большинство авторов предпочитали обходить его молчанием. Некоторые при этом утверждали, что само естество устанавливало соотношения, исходя из таинственной гармонии, недоступной человеческому искусству. Однако при ближайшем рассмотрении эти противоречия снимаются. Мы ведь знаем, что философский меркурий образуется при адсорбции неопределённого количества серы определённым количеством меркурия, поэтому, если следовать старому рецепту, необходимо знать точное соотношение компонентов. Нет нужды добавлять, что даже у наиболее откровенных авторов эти соотношения скрыты за иносказанием и упрятаны за завесой мрака. Следует, однако, заметить, что металлическую Серу можно заменить на обычное (vulgaire) золото; в этом случае избыток растворителя удаляют перегонкой и вес определяют, исходя из консистенции остатка. Равновесие, таким образом, представляет ценный критерий в случае выбора древнего способа, при котором золото, по-видимому, исключается. Мы имеем в виду обычное золото, не подвергнутое ни возгонке (exaltation), ни переплавке — операциям, которые, изменяя его свойства и физические характеристики, делают его пригодным к работе с ним.

О редко применяемом особом растворе упоминается на одной надписи, в настоящее время нами изучаемой. Речь идёт о растворе обычной ртути (vif-argent vulgaire), из которого получают обычный меркурий (mercure commun) Философов; те называют его «нашим Меркурием», чтобы отличить от флюидического металла, из которого он образуется. Хотя довольно пространные описания на этот счёт — не редкость, не будем скрывать, что такая операция кажется нам ненадёжной и чересчур замысловатой. По мнению этих авторов, обычная ртуть, очищенная от всех примесей и должным образом возогнанная, приобретает огненное свойство, в обычном состоянии для неё не характерное, и способность, в свою очередь, быть растворителем. Царица на троне ударом ноги опрокидывает слугу, явившегося с чашей в руке предложить ей свои услуги [XXI]. Таким образом, это способ, если предположить, что он способен привести к желаемому растворителю, не новый, а, скорее, модификация древнего, ведь в обоих случаях агент один и тот же. Поэтому неясно, какое преимущество предоставляет раствор ртути, полученный с помощью философского растворителя, ведь последний является главным и сокровенным алхимическим агентом. Сабина Стюарт де Шевалье[86] утверждает: «Для получения философского меркурия надо растворить всю обычную (vulgaire) ртуть без остатка, так как вся она должна превратиться в философскую воду. Философам знаком истинный огонь, проникающий в самое сердце ртути и гасящий её изнутри; им знаком и растворитель, превращающий её в истинную и чистую серебряную воду, которая не содержит и не должна содержать коррозивных веществ. Освобождённая от оков и побеждённая жаром ртуть тут же принимает форму воды, и эта вода — самое большое сокровище на свете. Обычная ртуть принимает форму воды очень быстро». Учитывая результаты опытов, мы позволим себе усомниться в том, что обычная ртуть без особого агента может превратиться в воду, пригодную для Делания. Servus fugitivus, в каковом мы нуждаемся, это металлическая и минеральная вода, твёрдая (solide) и хрупкая, по форме напоминающая камень, легко обращаемый в жидкость. Эта вода, коагулированная в камнеподобную массу, и есть Алкагест (Универсальный Растворитель). Если, как советует Филалет, читая Философов, нужно иметь под рукой крупицу соли, то при изучении книги Стюарт де Шевалье понадобится полная солонка.

XXI. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Царица сбивает с ног Меркурия, Servus Fugitivus (Беглого Раба)

На следующем медальоне продрогший от холода, изнемогший и ослабевший сгорбленный старик опирается о каменную глыбу; его левая рука выглядывает из некоего подобия рукава [XXII].

XXII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Режим Сатурна.

Нетрудно распознать тут первую стадию второго цикла Делания, когда герметический Ребис, заключённый в центр Атанора, дробится на части и его ждёт смерть. Это начинает исподволь действовать огонь колеса, чей символ — холод и зима, эмбриональный период, когда влага в философской земле оказывает ферментативное действие на семена. Наступает царство Сатурна — знак полного растворения, разложения и черноты. «Я стар, немощен, болен, — как бы говорит Сатурн устами Василия Валентина, — и потому меня бросили в ров… Огонь жестоко мучает меня, и смерть разрывает мне плоть и кости». Некий Деметрий, путешественник, чьи слова приводит Плутарх, — греки во всём первые, даже в бахвальстве, — вполне серьёзно рассказывает, что на одном острове близ берегов Англии, где он побывал, держат в заточении погружённого в глубокий сон Сатурна. Сторожит его в темнице великан Бриарей (Эгеон). Вот так, опираясь на герметические легенды, знаменитые авторы писали историю.

Шестой медальон — частичное повторение второго. На нём в молитвенной позе изображён Адепт со сложенными руками; кажется, что он обращается с благодарственной молитвой к Естеству, представленному отражающимся в зерцале поясным женским портретом. Мы имеем здесь иероглиф субъекта Мудрецов (sujet des Sages) — зеркало, где «в истинном своём виде предстоит Естество» [XXIII].

XXIII. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Субъект Мудрецов.

На седьмом медальоне справа от портика старик готовится переступить порог таинственных Палат (Palais mystérieux)^XXXV. Он отодвинул что-то вроде ширмы, загораживающей вход от взора профанов. Это первый практический шаг — получение средства, способного восставить умерщвлённое (fixe) тело (corps) или, как принято говорить, реинкрудировать его в форму, аналогичную первой сущности (prime substance) [XXIV]. Именно эту операцию имеют в виду алхимики под выражением «оживить затвердения» (réanimer les corporifications) или «вернуть жизнь мёртвым металлам». По Филалету, это «Открытый вход в тайные палаты царя», а по определению Рипли и Василия Валентина, — первые ворота, которые надо суметь отпереть. Старик — не кто иной, как наш Меркурий, тайный агент, о чьём естестве и способе действия, а также об исходных материалах и времени для получения поведал нам ряд барельефов. Палаты (Palais) же представляют живое, или философское, золото, грубое и презираемое невеждами, но таящее под лохмотьями ни с чем не сравнимое сокровище для тех, кто знает ему цену. В настоящей сцене мы узнаём видоизменённую аллегорию зелёного и красного Львов — растворителя и растворяемого вещества. Старик, отождествляемый в алхимических текстах с Сатурном, — Сатурн, как говорят, пожирал своих детей, — прежде был зелёного цвета, а видимое внутреннее убранство палат — пурпурного. Впоследствии мы укажем, на основании какого источника можно по первоначальной окраске установить смысл всех этих фигур. Заметим также, что иероглиф Сатурна как растворителя — чрезвычайно древний. В Лувре на левой стороне саркофага с мумией Поэриса (Poéris), жреца-писаря при храме в Фивах, изображено божество Су, поддерживающее с помощью божества Хнуфиса (души мира) небо, а у их ног возлежит божество Сер (Sèr), то есть Сатурн^XXXVI, чья плоть зелёного цвета.

XXIV. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Вход в Святилище.

На следующем медальоне — встреча старика и увенчанного короной царя — растворителя и тела (corps), летучего начала (principe volatile) и фиксированной металлической соли, несгораемой и чистой. Эта аллегория чрезвычайно близка к иносказанию в книге Бернарда Тревизанского, где «древний и старый» жрец демонстрирует глубокое знание свойств сокровенного источника, его воздействия на «царя страны», любимого, влекомого и поглощённого источником. На этом пути в процессе оживления меркурия происходит постепенное и спокойное растворение золота, или царя. По-другому дело обстоит на втором пути, когда, не в пример обычному амальгамированию, герметическая ртуть с особенной силой воздействует на металл, как бы вызывая химическое вскипание вещества. Мудрецы замечали по этому поводу, что при Совокуплении (Conjonction) поднимаются ужасные бури, разверзаются небеса и морские волны вступают в «ожесточённое сражение». Некоторые из авторов представляли эту реакцию как схватку не на жизнь, а на смерть двух несходных животных: орла и льва (Николай Фламель), петуха и лисы (Василий Валентин) и т. д. На наш взгляд, наиболее глубокое — лучше всего отражающее суть дела — описание оставил нам великий Философ де Сирано Бержерак^XXXVII, представивший этот процесс в виде бескомпромиссного поединка Рыбы-прилипалы (Rémore) и Саламандры^XXXVIII. Другие, и таких большинство, использовали в своих рисунках традиционные представления о Творении; они уподобляли процесс образования философского соединения (formation du composé philosophal) тому, как в результате низвержения (bouleversements) и возвращения (reaction) различных начал — огня и воды, воздуха и земли — возник земной хаос.

Фигуры собора более доступны для понимания и безыскусны, однако при этом они не теряют ни благородства, ни выразительности. Два естества изображены тут в виде задиристых драчливых мальчишек, которые, дойдя до рукоприкладства, не жалеют тумаков. В самый разгар потасовки один из мальчишек швыряет горшок, другой — камень [XXV]. Вряд ли возможно с большей ясностью и простотой описать действие понтийской воды на тяжёлую материю — медальон этот явно делает честь своему создателю.

XXV. Собор Нотр-Дам де Пари - Центральный портик. Растворение. Единоборство двух субстанций.

Из этого ряда сюжетов, коим мы завершим описание фигур главного портика, со всей очевидностью вытекает, что их автор ставил перед собой задачу свести воедино различные моменты процесса растворения. Становится возможным определить, каким путём идёт мастер. Растворение алхимического золота Растворителем — Алкагестом — свойственно для первого пути, растворение обычного золота нашей ртутью указывает на второй. Этим последним путём получают активированную ртуть или ожившего меркурия (mercure animé).

Наконец, второму растворению красной или белой Серы философской водой посвящён последний, двенадцатый барельеф. Воин роняет меч и в замешательстве останавливается перед деревом, у подножия которого появляется овен. На дереве — три огромных шарообразных плода, а над его ветвями — силуэт птицы. Мы видим тут солнечное дерево, описанное в притче (Parabole) «Трактата о Естестве» Космополитом, — дерево, из которого нужно извлечь воду. Воин представляет художника, выполнившего Геркулесову работу, по существу, подготовительную для Великого Делания. Овен — порукой тому, что мастер сумел выбрать благоприятное время и нужное вещество; птица обозначает летучее естество соединения — «более небесного, чем земного». Теперь ему остаётся лишь подражать Сатурну, который, как говорит Космополит, «зачерпнул десять частей этой воды, потом сорвал плод с солнечного дерева и опустил в воду, ведь она — живая вода (eau de vie), обладающая способностью делать плоды лучше, так что впредь отпадает нужда в посадке и прививке; одним только запахом эта вода передаст свои свойства остальным шести деревьям того же естества, что и она сама». Это изображение — кроме всего прочего, отголосок знаменитого плавания аргонавтов; в саду Гесперид рядом со златорунным овном и деревом с драгоценными плодами мы видим Ясона.

Нам уже предоставлялась возможность выразить сожаление по поводу варварских разрушений и полного исчезновения красочного слоя, некогда украшавшего барельефы нашего замечательного собора. До нас не дошло никаких документов с описаниями, которые позволили бы исследователю восполнить, хотя бы частично, нанесённый за долгие годы ущерб. Однако нет надобности рыться в древних пергаментах или без толку перебирать старинные гравюры: сам собор хранит сведения о том, каковы были первоначальные цвета на изображениях главного портика.

Мы должны быть благодарны Гильому Парижскому за его проницательность, он предвидел, какой значительный урон нанесёт его работе время. Человек дальновидный, он распорядился тщательно воспроизвести сюжеты медальонов в витражах центрального окна-розы. Стекло, таким образом, дополнило камень, и благодаря этому хрупкому материалу эзотерические сцены и фигуры вновь обрели свою исконную ясность.

Так же постигаешь прежде непонятные детали скульптурного убранства. Так, в аллегории Когобации (первый медальон) перед нами предстаёт не простой всадник, а принц в золотой короне, белом одеянии и красных чулках; из двух дерущихся детей один — зелёный, другой — фиолетово-серый; на царице, повергающей наземь Меркурия, — белая корона, зелёная рубашка и пурпурный плащ. Здесь вы неожиданно для себя встретите некоторые утраченные сцены фасада. Взять, к примеру, ремесленника за красным столом, вытаскивающего из сумки крупные золотые монеты; или женщину в зелёном корсаже и длинной алой тунике, приглаживающую волосы перед зеркалом; или зодиакальных Близнецов, один из которых — рубиновый, другой — изумрудный.

На какие глубокие размышления наводит древняя герметическая идея, если рассматривать её во всей гармонической целостности! Облачённая на фасаде в камень, в огромном круге окна-розы — в стекло, она обретает язык, споспешествует подъёму духа, получает живое воплощение. Полу стёршиеся, приземлённые, безжизненные при резком свете дня, образы этой идеи вдруг обнаруживают в цветных лучах свою хрустальную чистоту. В церковном нефе герметическая идея представляется глубокой, тёплой, прозрачной и ясной, как сама истина.

И ум не может не прийти в некоторое смятение перед столь парадоксальной антиномией, когда свет алхимической мысли освещает храм — средоточие мысли христианской!

От главного портика перейдём к северному порталу (порталу Девы). В центре тимпана на среднем карнизе — эпизод из жизни Христа, на саркофаге — семь кругов; это символы планетарных металлов [XXVI]:

XXVI. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал Девы. Планетарные металлы.

Центральный круг украшен особенным образом, в то время как шесть других попарно повторяются, чего никогда не бывает в чисто декоративных мотивах готического искусства. Более того, симметрия тут распространяется от центра к краям, как и учит Космополит. «Взгляни на небо и на орбиты планет, — пишет он[88], — и увидишь, что Сатурн выше всех, потом следует Юпитер, потом Марс, Солнце, Венера, Меркурий и, наконец, Луна. Заметь теперь, что свойства планет не восходят, а нисходят; да и опыт доказывает, что Марс легко обращается в Венеру, а Венера в Марс — нет, ведь её орбита ниже. Так и Юпитер легко переходит в Меркурий, ведь Юпитер выше Меркурия, Юпитер — второй, если считать от небесного свода, Меркурий — второй от Земли. Сатурн выше всех, Луна ниже всех. Солнце смешивается со всеми планетами, но нижние планеты никогда не делают его лучше. Кроме того, обрати внимание, что Сатурн и Луна, между каковыми располагается Солнце, тесно сообщаются друг с другом, так же, как и Меркурий с Юпитером, Марс с Венерой, а между ними, посередине, находится Солнце».

Взаимодействие планет металлов показано на портике собора Нотр-Дам де Пари вполне определённым образом. Центральный круг символизирует Солнце, круги по краям — Сатурн и Луну, затем соответственно идут Юпитер и Меркурий, и, наконец, слева и справа от Солнца — Марс и Венера.

Но это ещё не всё. Если мы рассмотрим странную линию, связывающую окружности окон-роз, то увидим, что она образована последовательно четырьмя крестами и тремя жезлами, причём один из жезлов — с простым завитком, а два других — с двойным. По ходу заметим, что с декоративной точки зрения для соблюдения точной симметрии было бы целесообразно поместить шесть или восемь таких элементов, но их семь. И наконец ещё одно свидетельство стремления передать символический смысл — свободное пространство слева.

Согласно алхимическим представлениям, четыре креста — это несовершенные металлы, жезлы с двойным завитком — два совершенных, а простой жезл — ртуть, совершенная лишь наполовину.

Если мы опустим взгляд с тимпана на левую сторону разделённого на пять ниш цоколя, то между наружными сторонами каждой из аркатур заметим любопытные фигурки.

Вот — если идти снаружи в направлении к опорному столбу — собака (chien) и две голубки (colombes) [XXVII], описание которых даётся при процессе активации возогнанной ртути (animation du mercure exalté); это упоминаемый Артефием и Филалетом хорасанский пёс^XXXIX, его надо уметь выделять из смеси (compost) в виде чёрного порошка, а также Голубки Дианы — ещё одна приводящая в отчаяние загадка, за которой скрываются процессы одухотворения и возгонки (sublimation) философской ртути. Агнец — эмблема очистки мышьяковистого начала в материи промывкой. Обернувшийся человек (homme retourné), наилучшим образом выражающий алхимический девиз solve et coagula⁽⁶²⁾ учит проводить превращение элементов, делая летучим (volatilisant) недвижное (fixe) и летучее (volatil) недвижным (fixe) [XXVIII].

XXVII. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал Девы. Собака и голуби.

XXVIII. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал Девы. «Solve et Coagula» (Растворяй и сгущай)

Именно на этой стороне портика некогда был высечен основной иероглиф алхимической работы — Ворон.

Главная фигура герметического герба, ворон собора Нотр-Дам де Пари, во все времена несказанно привлекал к себе суфлёров^XL. Дело в том, что старинная легенда указывала на него как на единственный ориентир для свято хранимого сокровища. Ходили слухи, будто Гильом Парижский, который, по словам Виктора Гюго, «без сомнения осуждён на муки за то, что присовокупил этот дьявольский фасад к священной поэме, из века в век исполняемой остальным зданием», спрятал Философский Камень в один из столбов огромного нефа, а на точное место скрытого хранилища якобы указывали глаза ворона…

Таким образом, согласно легенде, символическая птица помогала определить местонахождение тайника в столбе, куда было замуровано сокровище.

На внешней стороне не имеющих импоста столбов, которые поддерживают перемычку и пяту свода, представлены знаки зодиака. Снизу вверх — Овен, Телец, Близнецы. Это весенние месяцы, благоприятствующие началу работы и проведению всей операции.

Нам, разумеется, возразят, что зодиак может не иметь оккультного значения и попросту обозначает созвездия. Конечно, может. Однако в таком случае порядок знаков был бы астрономическим, ведь древние прекрасно знали космическую последовательность зодиакальных фигур. А между тем, за Близнецами следует Лев, занявший место Рака, переместившегося на противоположный столб^XLI. Средневековый художник (imaigier) явно хотел этим тонко рассчитанным переносом указать на реакцию философского фермента — или Льва — с меркуриальным составом (composé mercuriel), реакцию, которая должна завершиться к концу четвёртого месяца первого Делания.

Под этим портиком сохранился небольшой, но очень любопытный четырёхугольный барельеф. На нём в обобщённом виде показан процесс сгущения универсального Духа, который, материализовавшись, образует знаменитую Баню для светил, где химические солнце и луна должны омыться и омолодиться, изменив своё естество. На барельефе изображен ребёнок, выпавший из похожего на большой глиняный кувшин тигля (creuset), поддерживаемого архангелом с нимбом и распростёртым крылом. Кажется, что он ударяет невинного (innocent). Фоном служит звёздное ночное небо [XXIX]. Это сцена — упрощённая аллегория, столь ценимая Николаем Фламелем, аллегория Избиения Младенцев (Massacre des Innocents), которую мы вскоре увидим на витраже Сент-Шапель.

XXIX. Собор Нотр-Дам де Пари - Портал Девы. Звёздная Баня. Конденсация Универсального духа.

Не вдаваясь в сугубо практические детали, — на это не отважился ещё ни один автор, — скажем, однако, что универсальный Дух, воплотившийся в минералах под алхимическим именем Серы, составляющий начало (principe) и есть действенный агент всех металлических тинктур. Но этот дух, эту красную кровь инфантов можно получить, лишь разложив то, что естество в них прежде сосредоточило. Поэтому, если хочешь выделить душу, жизнь металла и небесную Росу, заключённую в теле, нужно, чтобы оно разрушилось, было распято и умерло. И эта квинтэссенция, перелитая в чистое, недвижное (fixe), тщательно обработанное тело, даст рождение новому творению, более совершенному, нежели его составляющие. Тела друг на друга не воздействуют, один только дух активен и деятелен.

Поэтому Мудрецы знали, что минеральная кровь, необходимая для оживления фиксированного и недвижного тела (corps) золота, — конденсат универсального Духа, то есть души всех вещей, что этот конденсат, способный в жидкой форме проникать в подлунные смеси и вызывать их рост, образуется лишь ночью, в темноте, при ясном небе и безветренной погоде, а также что наиболее благоприятное для этого время года — земная весна. Исходя из всего этого, Мудрецы дали конденсату название Майской Росы. Кстати, Томас Корнель[89] утверждает, что великих мастеров Розы и Креста именовали также Frères de la Rosée-Cuite (братьями прокалённой росы) и что они сами расшифровывали так первые буквы названия своего ордена: F.R.C.

Мы бы подробнее остановились на этом крайне важном предмете и показали, как Майская Роса (Майя была матерью Гермеса) — живительная влага месяца Марии, Девы-матери — легко выделяется из особого (particulier), всеми презираемого вещества (corps), чьи свойства мы ранее описывали, однако тут возникает непреодолимая преграда. Мы подошли к самой главной тайне Делания, и клятва не позволяет нам её разгласить. Это Verbum dimissum Тревизана, утерянное слово средневековых франкмасонов, его надеялись отыскать все герметические Братства. Эти поиски были целью их трудов и оправданием их существования[90].

Post tenebras lux[91]. He будем об этом забывать. Свет выходит из темноты, он распространяется во мраке, в черноте, как день в ночи. В день Творения свет и совокупные его лучи были выделены из тёмного Хаоса. Дух Божий носился над водами Бездны — Spiritus Domini ferebatur super aquas, — поначалу же невидимый дух составлял однородную смесь с водной массой^XLII.

И наконец, вспомним, что Бог совершил своё Великое Делание за шесть дней, что в первый день он отделил свет от тьмы, а в последующие дни, как и теперь, постоянные промежутки тьмы и света чередовались между собой.

Возвратимся к южному порталу, называемому ещё портиком святой Анны. Здесь есть одна, но чрезвычайно интересная сцена. Она демонстрирует самый быстрый из практических путей нашей Науки, а потому и первостепеннейшую из её парадигм.

«Взгляни, — пишет Грийо де Живри⁽⁶⁴⁾[92], — на скульптуру правого портала собора Нотр-Дам де Пари, на епископа, возвышающегося над алуделем⁽⁶⁵⁾, где возгоняется и оседает по краям философская ртуть. Становится понятно, откуда берётся сакральный огонь. Капитул, по стародавней традиции оставляя эти врата круглый год открытыми, указывает, что это необычный путь (voie non vulgaire), неведомый толпе, путь, предназначенный для небольшого числа избранников Мудрости»[93].

Немногие алхимики верят, что существуют два пути^XLIII: один — короткий и лёгкий, так называемый сухой путь, и другой — более длинный, более неблагодарный — влажный. Большинство авторов обсуждают лишь более долгий способ либо потому, что не знают другого, либо потому, что предпочитают о коротком помалкивать, дабы не разглашать основ своей науки. Пернети отрицает наличие двух способов, меж тем как Гугин из Бармы, напротив, утверждает, что у каждого из старых Мастеров: Гебера⁽⁶⁶⁾, Луллия, Парацельса — был свой собственный способ.

С химической точки зрения нет ничего невозможного в замене влажного способа сухим, приводящим к тем же результатам. Герметическим подтверждением этому служит эмблематическое изображение, о котором здесь идёт речь. Другое подтверждение мы находим в энциклопедии XVIII в., где утверждается, что «…для Великого Делания есть два пути: влажный, более длинный и лучше известный, и значительно менее распространённый сухой. При сухом способе небесную Соль, другими словами, меркурий Философов, вместе с земным металлическим веществом (corps) прокаливают четыре дня на открытом огне в тигле (creuset)».

Во второй части работы, приписываемой Василию Валентину, хотя скорее всего она принадлежит перу Сеньора Задита[94], автор явно имеет в виду сухой путь, когда пишет: «Дабы преуспеть в сём Искусстве, не требуется большого труда и усилий, невелики и расходы, ибо инструменты недороги. Обучиться этому Искусству можно меньше чем за двенадцать часов, а достигнуть в нём совершенства — за восемь дней, ведь оно опирается на свой собственный принцип».

В главе XIX своего «Introitus» Филалет после обсуждения длинного пути, который он считает скучным и пригодным лишь для людей богатых, пишет: «Для нашего же способа больше недели не требуется. Бог предуготовил этот редкостный и лёгкий путь для отверженных бедняков и уничиженных святых». В примечаниях к этой главе Лангле-Дюфренуа отмечает, что «при таком способе используют философский двойной меркурий. Тогда, — добавляет он, — Делание занимает неделю, в то время как в другом случае нужно восемнадцать месяцев».

Этот укороченный, но скрытый завесой тайны путь Мудрецы назвали режимом Сатурна. При нём для прокаливания нет нужды в стеклянном сосуде, достаточно простого тигля (creuset). «Я растолку твоё тело в глиняном сосуде (vase de terre) и похороню его там, — пишет знаменитый автор[95] и далее заявляет: — Зажги огонь в стекле, сиречь в земле, что заключает его в себе. Этот быстрый способ, которому мы тебя великодушно обучили, по-видимому, самый короткий, венчающий наш нелёгкий труд настоящей философской сублимацией». К данному случаю применима важная теоретическая посылка нашей науки: один сосуд, одно вещество, одна печь (un seul vaisseau, une seule matière, une seul fourneau).

Килиани в предисловии к своей книге так отзывается о двух способах: «Всегда помните, что требуется лишь две материи единого происхождения, одна летучая, другая твёрдая (fixe), и что есть два пути — сухой и влажный. Из чувства долга я предпочитаю второй, хотя мне хорошо знаком и первый, когда работают с одной-единственной материей»[96].

Анри де Линто высказывается в пользу сухого пути, он пишет: «Эта тайна превосходит все тайны мира, ведь вы можете за короткий срок без особых хлопот и усилий преуспеть в великой проекции⁽⁶⁷⁾, о чём более подробно говорит Исаак Голландец»[97]. К сожалению, и он, по примеру своих собратьев, останавливается на этом предмете лишь вскользь. «Когда я думаю, — пишет Хенкель, — о художнике Илии^XLIV, утверждавшем, по словам Гельвеция, будто изготовление Философского Камня занимает четыре дня, и демонстрировавшем этот камень, прилипший к черепкам тигля (creuset), мне кажется не таким уж нелепым предположить, что долгие месяцы, на которые ссылаются алхимики, на самом деле означают дни, то есть сравнительно небольшой отрезок времени, и что существует способ свести всю операцию к длительному выдерживанию веществ в жидком состоянии на мощном огне с поддувом воздуха. Однако этот способ применим не во всех лабораториях, и, возможно, не все найдут его пригодным с практической точки зрения»[98].

Герметическая эмблема собора Нотр-Дам де Пари, ещё в XVII в. привлёкшая внимание проницательного де Лаборда[99], занимает простенок портика от подножия колонны до архитрава, она тщательно выполнена на трёх сторонах выступающего из стены столба. Это высокая величественная фигура святого Маркелла в епископской митре на голове, над которой расположен свод с башенкой. На наш взгляд, статуя лишена какого бы то ни было тайного значения. Епископ стоит на искусно вырезанном продолговатом пьедестале, украшенном четырьмя столбиками и великолепным византийским драконом, — и всё это на окаймлённом фризом цоколе, связанном с пьедесталом особым лепным орнаментом. Лишь пьедестал и тумба имеют вполне определённое герметическое значение [XXX].

XXX. Собор Нотр-Дам де Пари. Портал св. Анны. Столб св. Маркела). Философская Ртуть и Великое Делание.

Как на грех, этот столь чудесно украшенный столб — почти новый. От силы шесть десятков лет отделяют нас от его реставрации, когда столб переделали… так, что не узнать.

Мы не станем здесь обсуждать, уместна ли подобная переделка и не лучше ли дать замечательному памятнику искусства и дальше разрушаться от времени. Подойдя к вопросу философски, мы можем лишь сожалеть о той беспардонности, с какой реставраторы относятся к готическим творениям. Ведь можно было, не мудрствуя лукаво, заменить почерневшего епископа и разрушенное основание достаточно точной копией. Тогда скрытый смысл сохранился бы в неприкосновенности. Но захотели сделать лучше, чем было, и если очертания святого епископа и восхитительного дракона передали более или менее строго, то лепные диски и цветы на основании заменили романской вязью и плетёными узорами.

Переработанный, исправленный и дополненный вариант, конечно же, роскошнее, однако символическое значение при этом оказалось урезанным, знание — искажённым, ключ — утерянным, эзотеризм — сведённым на нет. Со временем известняк разъедается, истирается, выветривается, разрыхляется — от этого страдает ясность, но смысл не утрачивается. Но вот является реставратор, исцеляющий камень; несколькими движениями резца он что-то изымает, укорачивает, соскабливает, изменяет — превращает подлинное, хотя и повреждённое, произведение в блестящую искусную подделку под старину. В угоду Искусству, Форме и Симметрии он ранит и вычищает, убирает и добавляет, отсекает «лишнее» и уродует, предавая забвению саму творческую идею. Как гласит реклама, благодаря нашему протезу достопочтенные дамы никогда не состарятся!

Увы! Повредили оболочку, и душа улетучилась.

Ученики Гермеса, пойдите в собор, полюбуйтесь на место, предназначенное для этой статуи, а затем отправляйтесь взглянуть на оригинал. Надо пересечь Сену и войти в музей Клюни — и вы с удовлетворением обнаружите её около лестницы, ведущей в холодный бассейн Юлиановых бань. Вот где очутился этот прекрасный фрагмент Средневековья[100].

Франсуа Камбриель разгадал — по крайней мере, частично — эту алхимическую загадку. Наградой же послужило упоминание о нём в «Чудаках» Шамфлери и «Литературных безумцах» Черпакова. Удостоят ли и нас подобных лавров?

Справа на кубическом основании вы заметите рельефное изображение — два массивных лепных диска. Они представляют два металлических естества, или материи (matières), — субъекта и растворитель, — необходимых для Великого Делания. На передней стороне эти сущности (substances), подвергнутые предварительной обработке, представлены уже не дисками, а розетками со сросшимися лепестками. Тут самое время выразить восхищение мастерством, с каким художник сумел передать процесс трансформации сокровенных веществ, освобождённых от привходящих свойств и очищенных от примесей, которые содержались в горной породе. Слева вместо лепных дисков — также розетки в виде декоративных цветов со сросшимися лепестками, но на этот раз с ясно различимыми чашечками. Хотя на центральном диске цветы искрошились и почти стёрлись, их очертания нетрудно разобрать. Изображения цветов несколько отличаются — чашечка свидетельствует о том, что корни металлов открыты и являют своё семенное начало. Таков эзотерический смысл изображений на цоколе. Дополнительные сведения на этот счёт предоставляет нам пьедестал.

Соединение, образовавшееся из исходных веществ, должно претерпеть сублимацию, или последнюю огненную очистку. При этой операции примеси разрушаются, земные компоненты разлагаются и распадаются на составляющие элементы, а чистые огнестойкие начала возгоняются в совершенно ином виде. Это и есть соль Философов, увенчанный славой Царь, берущий рождение в огне и призванный к браку, чтобы, как говорил Гермес, тайное стало явным. Rex ab igne veniet, ac conjugio gaudebit et occulta patebunt. На пьедестале изображена лишь голова царя, выступающая из очистительного пламени. Сегодня нельзя с достоверностью утверждать, что повязка у него на лбу — часть короны. По объёму и форме черепа её можно было бы счесть частью каски или шлема. Но у нас, к счастью, есть сообщение Гобино де Монлуизана, чья книга была закончена «в среду 20 мая 1640 г., накануне славного праздника Вознесения Спасителя нашего Иисуса Христа»[101]. Гобино де Монлуизан определённо заявляет, что на царе — тройная корона.

После возгонки чистых окрашенных начал философского соединения (composé philosophique) из остатка можно изготовить летучую и плавкую меркуриалъную соль, которую старые авторы часто нарекали вавилонским Драконом.

У создателя эмблематического чудовища вышел настоящий шедевр, причём, несмотря на повреждение — левое крыло раздроблено, — значительная часть фигурки сохранилась. Баснословный зверь выступает из пламени, и его хвост словно вырастает из человека, голову которого он обвивает. Извиваясь и достигая свода, чудовище мощными когтистыми лапами сжимает атанор.

Орнамент на пьедестале состоит из ряда чуть вогнутых каннелюр с искривлёнными вершинами и плоским основанием. На левой стенке около каннелюр — распустившийся цветок с четырьмя лепестками, символ универсальной материи, состоящей, согласно широко распространённому в Средневековье учению Аристотеля, из четырёх основных стихий (éléments premiers). Сразу под цветком два естества (natures), с которыми работает алхимик; из их соединения образуется Сатурн Мудрецов, анаграмматическое обозначение этих естеств. Четыре каннелюры спереди между колоннами уменьшаются по мере наклона, они символизируют четыре стихии, которые вторичны (quaternaire des éléments seconds). И наконец, с обеих сторон от атанора под самыми когтями дракона расположены пять составляющих квинтэссенции (quintessence) — три начала и два естества (natures); в итоге они дают число десять, «на котором всё заканчивается и останавливается».^XLV

Л.-П. — Франсуа Камбриель[102] утверждает, что в данном иероглифе опущен процесс преумножения (multiplication) Серы — белой или красной. Мы бы не стали высказываться столь категорично. Мультипликация действительно происходит, лишь если объектом воздействия при Великом Делании является Ртуть, при этом необходимо чередование стадий варки и затвердевания. Поэтому именно на драконе, олицетворяющем Ртуть, следовало бы искать характерные символические признаки питания и приращения Серы или Эликсира, и присмотрись Камбриель внимательнее к декоративным элементам, он бы наверняка заметил:

1) продольную полосу, идущую вдоль линии позвонков от головы до конца хвоста;

2) две такие же наклонные полосы: по одной на каждом крыле;

3) две более широкие поперечные полосы, опоясывающие хвост дракона, первую — у оперения, вторую — над головой царя; на всех полосах — соприкасающиеся круги.

Эти круги помогут нам выяснить смысл самих полос. Центр каждого круга обозначен очень чётко, а герметики знают, что царь металлов символически изображается в виде солнечного знака, то есть в виде круга с точкой посередине (иногда, правда, точка не ставится). Представляется поэтому вероятным, что дракон в изобилии покрыт символическими знаками золота — они украшают даже когти на его правой лапе. Это значит, что дракон способствует увеличению количества вещества, при условии, однако, последующих варок с Серой, или философским золотом, являющихся умножениями (multiplications).

Прекрасное изображение на столбе Ворот св. Анны, на наш взгляд, заключает в себе самое доходчивое из всех возможных истолкований эзотерического смысла. Другие, более эрудированные, более сведущие, предложат, может быть, лучшее объяснение. Мы свою точку зрения никому не навязываем. Добавим лишь, что в целом она согласуется с соображениями Камбриеля. При этом, однако, мы не разделяем мнения этого автора, когда он необоснованно распространяет символику пьедестала на саму статую.

Всегда, разумеется, неприятно упрекать кого-либо в явной ошибке, но ещё более тягостно разбивать чьи-либо утверждения. Однако, как ни жаль, без этого не обойтись. Наша наука так же достоверна, так же основана на фактах и точна, как оптика, геометрия или механика; её результаты так же осязаемы, как, допустим, в химии. Пусть воодушевление и личная вера побуждают нас к действиям и служат нам подспорьем, пусть они в какой-то мере определяют наши поступки, направляют поиски, но всё же мы должны следить, чтобы они не вводили нас в заблуждение, должны подчинять их логике, рассудку, заставлять склоняться перед критерием опыта. Не будем забывать, что плутовство охочих до золота суфлёров, бессмысленные действия шарлатанов, нелепые домыслы невежественных писак подорвали доверие к герметическим истинам. Надо хорошо разбираться в вопросе и чётко излагать свои взгляды. Каждое слово должно быть взвешено, каждая мысль подвергнута тщательному анализу. Алхимия нуждается в очищении — а загрязняли её порой даже её приверженцы — от этого она только окрепнет и станет здоровее, не утратив никоим образом ни очарования, ни таинственной притягательности.

На тридцать третьей странице своей книги Франсуа Камбриель пишет следующее: «Из этого меркурия возникает жизнь, представленная епископом, возвышающимся над драконом. Епископ подносит палец к губам, говоря всем, кто на него смотрит и знает значение его образа: „Молчите, не говорите об этом!..“».

Рядом с текстом гравюра с очень нечётким рисунком — это ещё куда ни шло, — и явно поддельная, что гораздо серьёзнее. На гравюре у святого Маркелла посох короткий, как древко сигнального флажка, на голове митра с украшением в форме креста. И поразительный анахронизм — ученик Благоразумия бородат. Пикантная подробность: сцена показана спереди, а морда дракона — сбоку, и дракон словно грызёт ногу бедному епископу, что последнего, впрочем, не очень беспокоит. Он знай себе спокойно улыбается и, призывая к молчанию, подносит палец к губам.

Проверить всё это нетрудно, ведь у нас есть оригинал, и подлог сразу бросается в глаза. Наш святой, как и было принято в Средневековье, бороды не носил, на митре, довольно простой, нет никаких украшений, посох, который он держит в левой руке, нижним концом упирается в морду дракона. Что же до пресловутого жеста Гарпократа⁽⁶⁸⁾ и персонажей «Mutus Liber»⁽⁶⁹⁾, то это целиком плод чрезмерно богатого воображения Камбриеля. Благословляющий святой стоит в исполненной благородства позе, голова наклонена, рука — на уровне плеча, указательный и средний пальцы подняты.

Очень трудно поверить, будто сразу два человека могли так обмануться. Кто домыслил фантастические детали — художник или автор текста? Описание и рисунок так согласуются друг с другом, что приходится усомниться в сведениях, приведённых Камбриелем и в другом отрывке:

«Проходя как-то раз мимо собора Нотр-Дам де Пари, — пишет он, — я внимательно разглядывал прекрасные скульптуры, украшавшие трое его ворот. На одних из ворот я увидел замечательный иероглиф, прежде не замеченный мною. Несколько дней кряду я изучал его, а потом составил описание. Читатель убедится в том, что оно верное, особенно если сам посетит это место».

Вот уж поистине ни дерзости, ни бесстыдства автору не занимать! Если читатель Камбриеля и впрямь воспользуется его приглашением, то на столбе портала святой Анны обнаружит лишь сцену из общедоступного предания о святом Маркелле^XLVI. Он увидит, что епископ убивает дракона посохом, как и повествует легенда. Символизирует ли святой, сверх того, жизнь материи — это личное мнение Камбриеля, которого тот волен, разумеется, придерживаться; а вот то, что епископ жестом призывает к молчанию (tacere de Zoroastre), не соответствует и никогда не соответствовало действительности.

Подобные выходки достойны сожаления и недопустимы для порядочного, честного и добросовестного исследователя.

С момента своего появления наши великие соборы, возведённые средневековыми франкмасонами для передачи потомкам символов и основ герметического учения, оказывали заметное влияние на множество более скромных образцов гражданской и религиозной архитектуры.

Фламель имел обыкновение покрывать эмблемами и иероглифами здания, повсюду им возводимые. Аббат Виллен сообщает, что небольшой портал церкви Сен-Жак-ля-Бушри, которую Адепт распорядился соорудить в 1389 г., изобиловал различными фигурами. «На западном опорном столбе, — говорит он, — можно видеть небольшую статую ангела с каменным кольцом в руках. Фламель наказал вставить в него круглый кусок чёрного мрамора с образующими крест золотыми прожилками…»[103] От своих щедрот Фламель уделил бедным два дома, которые он построил на улице Симетьер-де-Сен-Николя-де-Шан: первый — в 1407 г., второй — в 1410 г. Стены этих зданий, как утверждает Сальмон, «были украшены множеством вырезанных фигур с готическими N и F по бокам». Ни в чём не уступала другим строениям Фламеля и часовня больницы Сен-Жерве, восстановленная за его счёт. «Фасад и портал новой часовни, — пишет Альбер Пуассон[104], — по обычаю, которого придерживался Фламель, были украшены фигурами и надписями». Портал церкви Сент-Женевьев-дез-Ардан, что на улице Тиксерандри, сохранял свою очень любопытную символику до середины XVIII в., когда церковь превратили в обычный дом, а украшения фасада уничтожили. Фламель воздвиг ещё две декоративные аркады в оссуарии церкви Невинно убиенных младенцев, первую — в 1389 г., вторую — в 1407 г. Пуассон сообщает, что на первой аркаде среди других иероглифических знаков был герб, который Адепт, «…по-видимому, скопировал с герба на часовне святого Фомы Аквинского». Знаменитый оккультист добавляет, что этот герб изображён в конце «Химической гармонии» Ланьо (Lagneau)^XLVII. Описывает он его следующим образом:

«Герб разделён на четыре части крестом, посередине креста — терновый венец, в центре которого кровоточащее сердце, из сердца поднимается растение. В одной из четвертей геральдического щита под чёрной тучей на фоне ярких лучей еврейскими буквами написано IEVE; во второй четверти щита — корона, в третьей — обильно плодоносящая нива, четвёртая занята огненными шарами».

Этот рассказ согласуется с гравюрой Ланьо, откуда можно сделать вывод, что Ланьо скопировал изображение с аркады оссуария. В этом нет ничего невозможного, ведь из четырёх щитов ко времени Гоори⁽⁷⁰⁾, то есть к 1572 г., сохранились три, а «Химическая гармония» была издана Клодом Морелем в 1601 г. Однако лучше было бы обратиться к значительно более удобопонятному образцу, отличному от герба Фламеля. Таковой существовал ещё во время Революции на часовне святого Фомы Аквинского в монастыре доминиканцев. Монастырская церковь, возведённая около 1217 г., обязана своим основанием Людовику IX. Она располагалась на улице Сен-Жак (святого Иакова) и была посвящена этому апостолу. В «Парижских достопримечательностях», вышедших в 1716 г. у Согрена-старшего, отмечается, кроме всего прочего, что рядом с церковью находились школы Ангельского Доктора^XLVIII.

Герб, называвшийся гербом святого Фомы Аквинского, был в 1787 г. тщательно перерисован непосредственно с витража герметистом по фамилии Шоде. В своём описании мы руководствовались именно этим рисунком [XXXI].

XXXI. Символический герб (XIII в.)

Основное место в главе четырёхчастного французского геральдического щита⁽⁷¹⁾ занимает круглый сегмент, представляющий собой перевёрнутую золотистую реторту, окружённую зелёным терновым венцом на чёрном поле. На золотом кресте три лазурных шара — на оконечности щита, а также по правую и левую сторону, а в центре — красное сердце с растущей из него зелёной ветвью. На этом сердце скапливаются и затвердевают падающие из реторты серебристые капли. Правому углу главы этого щита, разделённому на две части — золотистую с тремя фиолетовыми звёздами и лазурную с семью золотыми лучами, — противостоит на левой его оконечности чёрная земля с золотистыми колосьями на тёмно-коричневом поле. В левом углу главы — фиолетовая туча на серебристом поле, и три такие же стрелы с золотистым оперением целят в бездну. На правой оконечности щита — три серебристых змеи на зелёном поле.

Эта прекрасная эмблема представляет для нас тем больший интерес, что раскрывает тайны, касающиеся извлечения Ртути и соединения её с Серой, — тайны сложных вопросов алхимической практики, о которых герметические авторы предпочитали хранить благоговейное молчание.

Сент-Шапель, шедевр Пьера де Монтеро⁽⁷²⁾, великолепная каменная рака, сооружённая в 1245–1248 гг. для реликвий, связанных со Страстями Господними, также представляет собой алхимическую достопримечательность. После реставрации портал утратил свой первоначальный облик (ещё в 1830 г. парижане могли вместе с Виктором Гюго любоваться «двумя ангелами, один из которых погрузил руку в сосуд, другой — в облако»), однако южные витражи прекрасного здания, к счастью, остались нетронутыми. Непросто найти где-нибудь более значительное собрание эзотерических алхимических формул, чем часовня Сент-Шапель. Вознамерившись лист за листом описывать всё это множество изображений на стекле, мы заведомо обрекли бы себя на огромный труд, способный составить содержание нескольких томов. Поэтому ограничимся в качестве примера сценой Избиения Невинных из пятого проёма первого средника, смысл которой обсуждался выше [XXXII]. Трудно переоценить значение витражей старинной часовни с их символикой для приверженцев нашей древней науки, да и для всех любителей сокровенных знаний. Многое можно почерпнуть при изучении как этих витражей, так и большого окна-розы — творения, ни с чем не сравнимого по цвету и гармонии.

XXXII. Сен-Шапель в Париже - Южный витраж. Избиение младенцев.